- Мне нужно надежно спрятаться, - проговорил толстяк и встал во весь рост на валяющийся рядом большой ящик.

- Отличный метод! - рассмеялся Генри Кларк. - Мало того, что ваш белый костюм и так видно с шоссе, как луну в ясную ночь, вы хотите замаскироваться под статую Процветания? Учтите, что статую видно издалека.

- Нет опыта, - ответил толстяк, не слезая с ящика. - Я ни разу в жизни не прятался. Это противоречит моим принципам.

- Почему же вы решили вдруг эти принципы нарушить? - спросил Генри.

- Я забастовщик, - скромно потупил. очи толстяк. - За мной гонятся штрейкбрехеры и полиция.

- Ого-го! - изумился Генри. - Какая же контора забастовала?

- Сенат Потогонии! - глядя сверху вниз, торжественно объявил толстяк. Я сенатор Портфеллер! Эта местность входит в мой избирательный округ.

Тут, мы полагаем, надо сделать некоторое отступление, чтобы рассказать читателю о событиях, предшествовавших появлению мистера Портфеллера в Городе Улыбок и столь странному проявлению его несгибаемого забастовочного духа.

Как известно, в Потогонии были две партии: право-левая и лево-правая. Они находились в непрестанной и неукротимой борьбе. Основным пунктом, который вызывал межпартийную междоусобицу и разногласия, был вопрос о процедуре голосования сенаторов. Право-левая партия убежденно доказывала, что для процветания страны необходимо всем сенаторам голосовать, поднимая сначала правую руку, а потом уже левую. Лево-правая партия держалась совершенно иной политической платформы - она считала, что для прогресса страны сенаторам надо начинать голосование с левой руки.

Такого же рода принципиальные расхождения касались и ног сенаторов. Право-левые не жалели сил и средств, доказывая, что каждый гражданин Потогонии, если хочет быть счастливым, должен вставать с постели с правой ноги. Лево-правая партия, разумеется, высмеивала это суеверие и, не жалея средств и сил, предлагала точный рецепт для потогонийского расцвета, а именно вставание с левой ноги.

Эти противоречия поглощали обе партии целиком, естественно не оставляя места для менее серьезных расхождений. Таким образом, во всех других вопросах между право-левыми и лево-правыми царило трогательное единодушие.

Однако в результате сложных интриг и подкупов на последних выборах большинство в сенате получили лево-правые, окончательно посрамив своих противников во главе с их лидером - сенатором Портфеллером.

Но кто бы мог подумать, что дело зайдет так далеко и даже знаменитому Портфеллеру придется искать убежища на старой свалке!

- Минуточку, сэр! - сказал Генри. - Тут, рядом, валяются предвыборные плакаты. Я проверю.

Генри обогнул две-три кучи мусора и очутился прямо перед громадным железным щитом, с которого улыбалось увеличенное в сотни раз лицо толстяка. Да, это был он, сомнений не оставалось.

"Голосуйте за друга народа Гарри Портфеллера! - призывал плакат. Только наш Гарри сможет научить вас шагать по жизни правильно, с правой ноги!"

А почти рядом, на ветхом ящике, жалобно поскрипывающем от непривычной тяжести, стоял во весь рост живехонький, хотя и похожий на гранитный монумент, сам друг народа. Это было зрелище величественное и захватывающее. И вряд ли вызовет удивление, что уже через полчаса после самоводружения монумента рядом с ним стояло десятка два самых пожилых и самых юных жителей Города Улыбок и с восхищением глазело на полную достоинства фигуру сенатора.

- Рэд, - сказал тихо Генри, - мчись к "Бриллиантовой конуре". Может быть, придется "запускать кота на орбиту". Возьми Ноя, а Лиз пусть останется. В случае чего она подаст сигнал.

- Да, сэр, - вернувшись к Портфеллеру, который продолжал стоять на ящике, сказал Генри Кларк, - это именно вы, сэр Рад нашей встрече! Так почему же бастуют сенаторы?

- Видите ли, леди и джентльмены, - тоном опытного оратора начал Портфеллер, - лево-правое большинство сената хочет сегодня протащить закон Шкафта. Вы знакомы с этим законопроектом?

- Конечно, - сказал Генри. - Он запрещает рабочим бастовать. Если кто-нибудь попытается, то его будут сажать в тюрьму.

- Я, как друг народа, - громко произнес Портфеллер, - не могу голосовать за этот закон! Мои избиратели никогда бы мне этого не простили!

- Все ясно, сэр, - сказал Генри.

- Что именно? - удивился Портфеллер. - Что именно вам ясно?

- Сегодня же заседание сената! - догадливо улыбнулся Генри - А вы не хотите на нем присутствовать, чтобы не участвовать в этом грязном голосовании. Если лево-правые примут закон, это произойдет без вас. Это благородно, сэр!

- Вы совершенно точно обрисовали обстановку в государстве, - поклонился Портфеллер - Если зал будет полупуст, заседание не состоится. Поэтому мы забастовали. Мы - это я и мои друзья сенаторы. Нас ищет полиция и депутаты лево-правой, которые хотят нас силой затащить в сенат. Но мы не дадимся. Мы против насилия!

- Так слезайте же, сенатор! - испуганно произнесла ближайшая старушка. - Ведь так, на ящике, вас наверняка заметят с шоссе.

- Прятаться тоже не в моих принципах! - гордо сказал сенатор. - Мы живем, слава богу, в свободной стране, а не где-нибудь за стальным занавесом. Никто не заставит меня пойти против убеждений. Пусть сюда придут хоть все танки генерала Шизофра!

Генри поглядел на торчащую в стороне рекламу авиакомпаний. Лиз уже сидела на ее вершине.

- Послушайте, сэр, - спросил Генри, - а может быть, вы хотите, чтобы вас силой привели на заседание?

- Что вы говорите! - возмутился Портфеллер. - Я друг народа!

- Это мы слышали, - отмахнулся Генри. - Но тогда ваш визит к нам можно считать историческим. - Генри повернулся к землякам: - Леди и джентльмены, в этот трудный для себя день наш сенатор решил оказаться среди избирателей. Гип-гип!

- Гип-гип! - подхватило несколько голосов.

Портфеллер церемонно поклонился во все стороны, отчего ящик под его ногами заскрипел еще жалобнее.

- Сейчас нашего дорогого сенатора, не дай бог, приметят и препроводят в сенат, - продолжал Генри. - Но наш верный друг мистер Портфеллер будет ни при чем.

Избиратели увидят, как его силой повлекут на это заседание Но не в его принципах сопротивляться насилию. И закон Шкафта будет принят, и доверие избирателей сохранено!

Тут наконец до горделиво озирающегося сенатора дошел смысл иронических намеков Кларка, давно уже понятых публикой.

Портфеллер несколько минут хлопал глазами, а затем завопил:

- Не слушайте этого смутьяна, дорогие мои! - Он проникновенно прижимал толстенькие ручки к груди. - Я всегда с вами! Мои беды - ваши беды!

- Лучше, если бы было наоборот, - резюмировал Генри, - наши беды пусть будут вашими! Оставайтесь жить с нами здесь, а ваш особняк в Адбурге отдайте под жилье рабочим...

- Он красный, клянусь богом! - воскликнул Портфеллер, воззрившись на Генри. - Эти бунтовщики везде! Опасайтесь их, дорогие мои друзья!

В этот драматический момент неожиданно раздался громкий свист. Это Лиз, по всем правилам мальчишеского братства засунув пальцы в рот, подала сигнал. У поворота на шоссе остановилось несколько машин.

- Друзья, полиция! - крикнул Генри. Избиратели исчезли, словно провалились сквозь свалочную труху.

Портфеллер, убедившись, что его белый костюм давно уже примечен молодчиками Шизофра, облегченно вздохнул и с неожиданной для себя легкостью соскочил с ящика.

Лиз быстро сползла с рекламного щита. Это тоже служило сигналом: через несколько минут Рэд и Ной должны были провести отвлекающую операцию, известную нам под названием "запуск кота на орбиту". Генри одобрительно кивал головой.

- Вы, мистер... - сказал Портфеллер Кларку. - Простите, к сожалению, не знаю вашего имени...

- Просто избиратель, - уточнил Генри.

- Так вот: чтобы вам не оказаться просто арестантом, - по-отечески нежно сказал Портфеллер, - выбросьте из головы всю эту агитационную чепуху!

- Я уже старался, - вздохнул Генри, - но ничего не получается.