Глазам от напряжения больно, но чудится, они различают цепь вешек на плесе, хотя ты и знаешь – это пока иллюзия. Почему же так тихо? Или «западные» вовсе не собираются наступать, и утро придет спокойное, ясное – мирное августовское утро в мирной степи, где нет никаких танков, пушек, ракет, бронетранспортеров и тягачей – они уползли под покровом ночи в далекие городки с высокими каменными заборами и толпятся у моек, поджидая очереди? Лишь ты со своим экипажем, случайно забытый старшими командирами, торчишь в этой реке?

Словно сама сгущенная тишина разразилась взрывом, от которого нервно дрогнул корпус машины и по всему плесу вскинулись испуганные рыбы. Эхо первого удара заглохло в грохоте, одновременно возникшем по всему берегу, – казалось, кто-то начал колотить огромной, жесткой подушкой по холмам, по воде, по близкому камышу, и даже внутри машины воздух стал тугой, давящий и вязкий.

«Туча» разразилась грозой, пытаясь смести штабы и узлы связи «западных», разрушить позиции артиллерии, расстроить и растрепать изготовившиеся к броску колонны, разметать тылы, взорвать артерии, которые станут питать наступление «противника». Значит, оно все-таки готовится, и «Туча» стремится если не сорвать его, то хотя бы ослабить силу удара, отсрочить его до дневного света, когда сражаться в обороне много легче. Насколько ей это удастся – зависит от точности разведданных, в том числе и переданных Чеховым. Огневые посредники учтут каждую цифру. «Противника», одетого в броню, маневренного, вооруженного не слабее тебя, одним испугом не возьмешь. Он и сам попугать любит – вон как на востоке, за холмами плацдарма, полыхает небо. Там с не меньшей силой бушует огонь, и под гром этой дьявольской дуэли «противник» вот-вот двинется…

И тут Плотников уловил перемены на берегу. Казалось, холмы зашевелились. В ста метрах от излучины, вспенив воду, в реку тяжело вошел плавающий бронетранспортер, набитый пехотой. Следом – другой, третий…

– Товарищ старший лейтенант, и у меня пошли, – громко, перекрывая гул канонады, доложил Оганесов.

Действительно, ниже излучины переправлялись боевые машины пехоты, их силуэты легко различались в темноте.

«Пусть плывут. Эти машины нашим не страшны. Да они и не сунутся в атаку раньше танков…»

Танки. Их никак нельзя проглядеть. На безлесых пологих холмах плацдарма танковую атаку в утренних сумерках никакой силой не остановишь. Но где же танки?..

«Туча» предупредила: их надо особенно ждать с началом огня. Вдруг они сейчас переправляются?.. Не здесь!..

Опять стало сыро и холодно, чувство тревоги глушило и отодвигало грохот ракетно-артиллерийского огня, хотя сила его продолжала нарастать.

«Нет, – говорил себе Плотников. – Нет! Лучшей позиции я не мог бы выбрать. Именно здесь, где берега положе, а река мельче, следовало искать танковую переправу. И – трасса…»

В зоне трассы по-прежнему было спокойно, лишь какая-то вертикальная мачта, едва различимая над низким берегом, медленно двигалась к воде. То ли саперы, то ли связисты ладили там что-то, и похоже было – никаких танков не ожидается. Машинально, краем глаза следя за мачтой, Плотников немножко удивился: отчего движение ее не прекратилось у кромки воды? Посмотрел ниже. На тусклом зеркале реки отчетливо проглянул массивный силуэт башни, полупогруженный в воду корпус машины, длинный орудийный ствол и даже утолщение эжектора на нем.

В воду шел танк, и «мачта» была его воздухопитаюшей трубой.

Плотников смежил веки – чего не померещится, если ждешь тревожно и долго!..

Снова открыв глаза, он различил только башню и орудийный ствол, да еще темный бурун воды над скрывшейся кормой танка.

«Значит, не померещилось», – подумал как-то уж очень спокойно и ощутил, что ребристая тангента переключателя радиостанции остро щекочет палец. Однако не шевельнулся, продолжая внимательно следить за трассой. На радиоволне, которую отвела ему «Туча», по-прежнему царила тишина.

Блеск недалекого разрыва на миг осветил взбугрившуюся поверхность реки у противоположного берега и целые потоки воды, скатывающейся с башни идущего к берегу танка. Плотников ждал. Второй танк уверенно шел в воду, вот уже едва приметный бурунчик от воздухопитающей трубы пересекает стрежень, а от прибрежной тьмы отделилась третья черная глыба… Теперь пора.

– «Туча»! Я – «Волна»! Нужен град! – передал Плотников. – Нужен хороший град! – повторил он, поддавшись радостному одушевлению и позабыв, что за каждое лишнее слово в эфире он может заплатить дорого. Даже теперь, когда были произнесены самые важные слова, когда «Туча» их услышала, когда сделано было почти все, он боялся поверить в удачу, боялся чего-то, что помешает радиосвязи.

«Туча» отозвалась через полминуты. Не голосом радиста, а высоким, сверкающим столбом на середине реки. Два разрыва грохнули враз – на самом откосе и в воде, и пламя первого расцветило вскипевшую воду резкими красками праздничного фейерверка. Фонтан опадал уже в темноте, косматый, седой, как дым, а рядом росли другие. Тускло-зеленые вспышки били из глубины реки вдоль всей трассы – казалось, с речного дна стреляет целая батарея и орудийные стволы вместе с огнем и дымом выбрасывают в небо клокочущую воду…

Третий танк в реку не пошел. В аду, где смешались вода и пламя, непрочная воздухопитающая труба была бы снесена. Недовольно поворочавшись на берегу, танк попятился, слился с темнотой…

Ноги Плотникова отбивали веселую, нервную чечетку на резиновом коврике днища. Переправа сорвана, во всяком случае, она задерживается, и это сделал один экипаж, его экипаж… Еще полчаса, хотя бы полчаса подержать их у реки! Тогда они не успеют до рассвета к переднему краю. В воздух поднимется штурмовая, авиация, и, если она застанет танки хотя бы в предбоевых порядках, у пилотов будет горячая работенка… Но какого черта «Туча» молотит пустую воду? Снаряды еще пригодятся.

– «Туча»! Я – «Волна»! Град побил цветочки. Град побил цветочки. Град побил цветочки… – Он усмехнулся: даже при большом воображении не найдешь сходства между цветочками и тем, что они обозначают, – многотонными глыбами сверхпрочной стали с пушками и пулеметами.