В один июльский вечер я прохаживался по Чипсайду. Так как у меня теперь был приличный костюм, я смело появлялся на больших и богатых улицах, Поглядывая по сторонам с беззаботным видом мальчика, вышедшего погулять, я заметил джентльмена, внимательно разглядывавшего что-то в чулочном магазине.

Это был один из тех джентльменов, от которых карманным ворам хорошая пожива. Он был так толст, что, когда он наклонился, фалды его сюртука сильно оттопырились, и карман выставился самым соблазнительным образом. Нельзя было упустить такой удобный случай. Я ощупал карман, в нем лежало что-то твердое, четырехугольное. Я запустил в него руку и через секунду вытащил красивый кожаный бумажник, До сих пор мне удавалось таскать кошельки, деньги, просто положенные в карман, деньги, завернутые в бумагу, но ни разу не попадался мне под руку бумажник.

Дрожа от восторга, я быстро свернул в соседнюю улицу, осторожно открыл бумажник при свете фонаря и увидел в нем несколько сложенных банковых билетов и целую кучу золотых монет.

Это так поразило меня, что я стоял секунд пять неподвижно, закрывая бумажник полою своей куртки и не зная, на что решиться.

Вдруг чья-то рука легла на мое плечо.

– Не вздумай бежать, – произнес голос человека, явившегося как будто из-под земли, – от меня не убежишь.

Я готов был поклясться, что никто не следовал за мной от Чипсайда. Появление этого незнакомца как гром поразило меня, Я быстро бросил бумажник в водосточную трубу и повернулся, вполне уверенный, что меня задержал или полицейский, или обокраденный мною джентльмен. Но я ошибся; меня держал за ворот незнакомый господин, одетый очень нарядно, с блестящим перстнем на пальце. Он поднял брошенный мною бумажник и спокойно положил его к себе в карман, точно свою собственность.

– Правду говорят, что дуракам счастье, – заметил он, продолжая держать меня за ворот и увлекая за собою в темную улицу.

– Послушайте, сударь, – заговорил я жалобным голосом, не помня себя от страха. – Ведь я нашел его, право, нашел; только он мне не нужен, возьмите его, если хотите; может, вы его потеряли…

– Нашел, конечно, нашел! – насмешливо проговорил незнакомец. – Неужели же заработал! А ты для кого работаешь? – спросил он вдруг резким голосом, когда мы уже прошли пол-улицы.

«Он, должно быть, принимает меня за какого-нибудь честного мастерового», – мелькнуло у меня в голове.

– Я работаю, – проговорил я прерывающимся голосом, – у одного коробочника близ Уайтчепеля.

– Что ты врешь! – вдруг сердитым голосом закричал незнакомец. – Говори сейчас вправду! Ты живешь у Симмондса или у Тома Мартинса?

– Не знаю я никакого Симмондса и Мартинса! – вскричал я, несколько оправившись от испуга. – Пустите меня, берите себе бумажник, только меня оставьте в покое.

– Я тебе сверну шею, если ты не станешь отвечать, – грозным голосом сказал незнакомец. – Говори сейчас: для кого ты работаешь?

– Да ни для кого, сам для себя!

Незнакомец выпустил из рук воротник моей куртки и несколько секунд смотрел мне прямо в глаза.

– Послушай, мальчик, – сказал он, наклонясь ко мне и говоря почти шепотом, – не думай, что меня можно обмануть. Говори правду. Если у тебя есть хозяин, это не беда; если нет, скажи, и я, может быть, окажу тебе услугу.

– А вы не полицейский, не сыщик? – спросил я.

– Я – полицейский! – вскричал незнакомец и громко расхохотался. – Ах ты, простота! И с таким умом берется за воровство! Ты давно занимаешься этим делом?

– Два месяца.

– И ни разу не попадался?

– Ни разу.

– Удивительное счастье! Такой простофиля должен бы сразу попасться. Надо взять тебя в руки. Пойдем-ка со мной.

По тону его голоса видно было, что он намерен забрать меня в руки. Мне это вовсе не представлялось приятным. Я боялся его не меньше, чем полицейского.

– Благодарю вас, сэр, – сказал я. – Я не хочу, чтобы меня брали в руки.

– Не хочешь! – свирепо воскликнул он. – Очень есть кому дело до того, что ты хочешь или чего не хочешь! У тебя до сих пор не было хозяина, а теперь будет! Иди за мной; когда мы придем домой, я с тобой поговорю.

Он вышел на улицу Поултри, потом завернул в один переулок, затем в другой, в третий, пока не дошел до улицы Кэт. Он не держал меня, а между тем я следовал за ним, и мне даже не приходило в голову бежать, – такой страх внушал он мне своим решительным и грозным обращением.

Когда мы дошли до половины улицы Кэт, он постучал в дверь одного дома, и нам отворила нарядно одетая молодая женщина.

– Я не ждала тебя так рано, Джордж, – сказала она, ласково целуя незнакомца.

– Я привел к нам нового жильца, Сюки, – отвечал он, указывая ей на меня.

Это, по-видимому, ей было неприятно.

– Неужели тебе еще не надоели жильцы? – недовольным голосом проговорила она. – Наверно, и этот проживет у нас не дольше того!

– Конечно, если он вздумает выкинуть со мной какую-нибудь штуку! А что, чай готов?

– Готов. Иди.

Мы вошли в очень хорошо меблированную комнату; на столе около камина стоял чайный прибор.

Джордж бросился на диван и лежал на нем молча, заложив руки под голову. Молодая женщина принесла чайник с чаем и блюдо яичницы с ветчиной. На меня она смотрела по-прежнему недружелюбно.

– Не суйтесь под ноги, если не хотите, чтобы вас обварили! – сердито заметила она, проходя мимо меня с чайником.

– Ты будешь пить чай? – спросил у нее Джордж.

– Нет, я уже пила.

– Ну, так убирайся к черту! – грубым голосом сказал он.

Она вышла из комнаты, сердито хлопнув дверью.

– А ты, – обратился Джордж ко мне, – хочешь чаю?

– Нет, благодарю вас, сэр.

– Ну, все равно, я буду пить и говорить, а ты сиди и слушай. Откуда ты?

Этот вопрос был для меня неожидан. Как сказать ему, откуда я?

Из Клеркенуэла, из Кемберуэла или с Уентфортской улицы? Джордж заметил мое смущение.

– Коли тебе не хочется, так не говори, – сказал он, – мне все равно. Мне надобно только знать, есть ли у тебя настоящий дом. Есть ли у тебя отец и мать?

– Я убежал из дому, я туда не вернусь.

– Отчего?

– Оттого, что меня там до смерти изобьют.

– А, вот что! Ну, это отлично, тебе и не нужно идти туда. Ты будешь жить здесь.

– Здесь?

– Да, я беру тебя в ученье. Я дам стол и квартиру, а ты должен работать на меня.

– Что же я буду делать?

– Да то же, что делал уже два месяца и на чем я поймал тебя сегодня. Не скажу, чтобы ты был искусен, но ты мне понравился, из тебя может выйти прок, если тебя немножко подучить. До сих пор тебе везло, но на одно счастье нельзя рассчитывать, надобно стараться приобрести и искусство! Ты меня, конечно, не знаешь, но спроси у любого полицейского: «Кто такой Джордж Гапкинс?» И каждый скажет тебе: «А! Это известный воспитатель воров, как его не знать!» Вот я и хочу взяться за твое воспитание.

– Благодарю вас, сэр, – проговорил я, чувствуя, что должен что-нибудь ответить. – Вы очень добры, если хотите помочь мне.

– Помочь тебе? Я хочу сделать тебя счастливым! Сотни уличных мальчиков позавидовали бы тебе! Если ты останешься у меня, через месяц тебе стыдно будет вспомнить о том, как ты неловко устроил сегодня эту штуку! – Он указал рукою на свой карман, в котором все еще лежал украденный мною бумажник.

– Как тебя зовут?

– Джим Смит… – Я боялся назвать свое настоящее имя и хотел сказать то, какое мне дали Моулди и Рипстон, но запнулся на первом слоге.

– Джим Смит? – подхватил мой новый хозяин. – Прекрасно! Ну, скажи-ка по правде, Джим: несмотря на твое счастье, ведь тебе не всегда везло? Один день бывало густо, другой пусто? Не всегда в кармане звенели полукроны, а?

– Да и шиллинги-то не всегда, – отвечал я. – Где тут! Иногда перепадет много, а иногда и ничего!

– Ну, это известное дело. Слушай же, что я хочу для тебя сделать. Я буду учить тебя нашему искусству, буду кормить тебя вволю, одевать как богатого франта, давать тебе денег на твои удовольствия. Хорошо это?