Примиримся между собою. Простим — опомнимся. Сколько же изнывать нам под оккупантами? Пора, пора нам свет сеять и зерно растить!..

Мы люди Северо-Востока

и потому, нахмурив лбы,

глядим то нежно, то жестоко

в заиндевелый лик судьбы.

Жареная курица — зрелище необыкновенное. Культями помогнув, на лапки привстала и поковыляла, поковыляла по столу.

— Ты меня зажарил? — осведомилась у сдобного пампушного демократа.

— Я! — захихикал Гайдар.

— Ешь меня, лопай!..

— Я кушаю ножки Буша!. — зазаикался лидер обновления России.

— Ты меня зажарил? — приструнила она Жириновского.

— Я! — рубанул вождь либералов.

— Ешь меня! — потребовала жертва.

— А ты не от Немцова ли, не шпионка ли?.. Я ем того, кого хорошо знаю!..

Курица тронулась по салфеткам и вилкам к председателю КПРФ.

— Ты меня зажарил? — улыбнулась она.

— Коммунисты кур не жарят, пока ветеранам пенсии не выплачены, а выплатят — начнем вас по очереди!.. — пресек ее Анпилов. Председатель же КПРФ обдумывал доклад к пленуму. Не ввязывался в баталию. Объявил голодовку в партии и во всех оппозиционных движениях. Мобилизовался.

Курица подковыляла к Явлинскому.

— Ты меня зажарил, яблочный гном?..

— Я тебя зажарил, я!.. Я жарил вас, жарю и продолжу завтра жарить, и есть вас намерен, не откладывая в долгий ящик!.. А не едят вас те, у кого икра перед носом и осетрина, нафаршированная чесноком, по указанию Бориса Николаевича Ельцина, возвратившегося из отпуска после рыбалки…

Курица к даме: — Они кочевряжатся, ешь меня, ешь!.. Ешь, милая! — И дама воткнула в стол отмуштрованные локти: — Ы-ы-ы-ф!.. Ы-ы-ы-ф!.. — и курица, подпрыгнув, исчезла в ее интеллектуальном зеве. Дама словно мехами втянула курицу внутрь — ы-ы-ф-ф, и ей показалось, курица счастливо просигналила кудахтанием ей из утробы: — Генералу Лебедю отломи ко-ко-косточку!.. — Курица — не птица. Нужна оппозиция.

Подражание смерти подобно!

Так погибнет Россия, или не погибнет? Кто ей будет детей рожать? Кто ей будет армию ковать? Кто ей будет землю пахать и заводы строить? Сопьется русский народ, или не сопьется? Кто распахнет грудь и мне ответит?

Кто, спрашиваю вас, ответит, ну?!

Большой русский поэт всегда — добрый и умный зверь, притуленный к сосняку или березнику, к ягодному взгорку и кукушечьему лугу, прихоть русская — задержаться перед разинской Волгой, проводить затуманенными взорами к океану бегущие гребни…

Нежный, красивый, сильный Станислав Куняев — в природе: он чутко и неповторимо перелистывает книгу цветов и трав, легенду седую грома:

Я приехал проститься с тобой -

страшно вымолвить слово: навеки! -

потому что нельзя, чтобы боль

слишком долго жила в человеке.

Я люблю эту теплую дрожь,

что в пространстве под вечер струится,

но ты видишь — серебряный ковш

над хребтами бесшумно кренится!

А как Сергей Есенин и Владимир Луговской беседовали с природой, как врачевались ею!.. А Пушкин и Лермонтов, Некрасов и Тютчев?.. У Александра Блока природа — сестра и мать, жена и невеста. И у Александра Твардовского природа, как свет русский, даже в рукопашном бою Василию Теркину помогает: какой же дьявол нас одолеет? И Луговской зачем Арбату?

К любви и к верности стремится слово Станислава Куняева:

Непонятно, как можно покинуть

эту землю и эту страну,

душу вывернуть, память отринуть

и любовь позабыть, и войну.

Нет, не то чтобы я образцовый

гражданин или там патриот -

просто призрачный сад на Садовой,

бор сосновый да сумрак лиловый -

это все лишь со мною уйдет.

Все, что было отмечено сердцем,

ни за что не подвластно уму.

Кто-то скажет:

“А Курбский? А Герцен?” -

все едино я вас не пойму.

Я люблю эту кровную участь,

От которой сжимается грудь.

Даже здесь бессловесностью мучусь,

а не то чтобы там где-нибудь.

Я утверждаю: Куняев — поэт выдающийся, но кто на мои утверждения внимание обратит? А те и те лидеры — вот уж выдающиеся: вся картавая банда мусолит их имена!.. У каждого лидера — книги и книги: половодьем темперамента и пустозвонной балабонью книги свидетельствуют обреченность “прогрессивного разума” в обществе. А тягаются, соперничают, графоманят и “собрания сочинений” распространяют: не Владимира ли Ильича Ленина пересикнуть, 55 томов его, нахохлились? Ни один действующий русский поэт не привечен заботами оппозиции, демократы хоть Арбат замусоривают жестяными сифилитичными бардами, а оппозиционеры и к юмору кагальному не способны: их марксистские лбы спроектированы под мемориальные доски или революционные листовки и призывы?

Мы ждем искреннего, мудрого, русского, объединяющего голоса, ждем трагической правды о гибели великой державы, ждем оглашения скрытых от нас причин апокалипсиса, но лезут на президентский трон, декларируют рахитичные планы преобразования, а на троне давно торчит рахит, пяля из секретнейшего заседания политбюро разбойную харю!..

— Ельцин расстреливал безвинных русских?

— Расстреливал!

— Гайдар расстреливал?

— Расстреливал.

— Черномырдин, Явлинский, Немцов, Чубайс, Лужков?

— Расстреливали.

— Еще назвать?.. Некоторые горбачевы, яковлевы, бурбулисы, грачевы, некоторые панкратовы и ерины, некоторые куликовы и евтушенки не сжимали пальцами пистолеты и рычаги танков, вплевывающих в Дом Советов снаряды, не сжимали, — но казнители безвинных русских людей, казнители русских, восставших против масоно-сионистского ига, против продажной своры мерзавцев, ввергнувших Россию в кабальную зависимость расистам.

Мы, русские поэты, из могилы будем доставать вас, как сверкающими молниями, проклятьями русскими.

Средь злых вестей

и невеселых слухов,

столь частых в мире,

думаю подчас:

детей почти не жалко,

жалко внуков,

жаль синевы их беззащитных глаз.

Неповторимость поэтического тона, своеобразность и точность слова, искренность сделанного поэтом за долгие годы — натура, дар, обережение себя от лжи, от предательства, своего и чужого, постоянное беспокойство — нравственный поиск, а потом — шаг, потом — действие ищущего и страждущего!.. Куняев — поэт выдающийся.

Станислав Куняев и полемист — предельно открытый: хочешь — принимай, а не хочешь — опровергни:

Через Атлантику опять

летят за долларовой фигою

демократическая блядь

с коммунистическим расстригою.

Снова звон кольчуги?.. Но мир творчества — русское поле: то — цветы на нем, то — хлеба на нем, но сверкнула гроза — и кони помчались, кони, гривастые и неудержимые, и всадники над ними — к холке прижимаются и вперед, вперед, на зов матери порабощенной, летят!..