Какая несправедливость, что он так красив!

— Ну и что вы о нем думаете? — спросил Роберт Чатэм.

— Я думаю, — Рейз чувствовал, как каждая жилочка в его теле трепещет от напряжения, — я думаю, что он великолепен! Да-да, великолепен!

Утро стояло чудесное, было еще прохладно благодаря раннему часу; легкие, изящные, как на картинке, облачка плыли над Миссисипи; птицы заливались в высоких ветвях кизила. Рейз стоял, глубоко засунув руки в карманы твидовой куртки, одной ногой опираясь на низкую изгородь; его высокие сапоги блестели. Он смотрел, как годовалый жеребенок Чатэма мчится через луг, стремительный, неудержимый, а ведь ему только год от роду. Рейз приехал в Натчез не только для того, чтобы повидаться с партнерами, но и чтобы взглянуть на этого жеребенка. Теперь он радовался, что приехал, и особенно потому, что такая великолепная лошадь вскоре, вероятно, будет принадлежать ему.

Рейз вдруг сообразил, что желание владеть этим животным слишком явно отражается на его лице. С трудом оторвав взгляд от лошади, он напустил на себя безучастный вид.

— Я слышал, твоя кухарка печет необыкновенные пончики, — сказал Рейз, желая переменить тему и отвоевать свои позиции перед предстоящей сделкой.

Правда, он не особенно беспокоился. Он привык к успеху: успех сопутствовал ему всю жизнь.

— Да, верно, — ответил Чатэм. Гостеприимный хозяин, он махнул рукой назад, в сторону белого особняка на холме:

— Пойдем?

Спустя полтора часа Рейз ехал от Чатэма гордым владельцем жеребца, приобретенного по сходной цене. Это не удивляло его. Один из его друзей как-тo сказал с легкой завистью, что он обаятельный негодяй. Рейз тогда посмеялся, но приятель, пожалуй, был прав.

Рейз родился на ранчо в западном Техасе. Отец его, Дерек Брэг, был сильный человек, метис, который стал тем не менее капитаном техасских рейнджеров. Он никогда не скрывал того, что влюбился в свою благовоспитанную жену-англичанку с первого взгляда; это смешило, но едва ли удивляло его детей. Подрастая, они все явственнее ощущали любовь родителей друг к другу, она чувствовалась во всем.

Как младший в семье, Рейз требовал больше внимания и, естественно, получал его. Родители души в нем не чаяли, а старшие брат и сестра просто обожали его. Казалось, с ним ничего не может случиться, хотя, по правде говоря, он то и дело попадал в переделки. Он забывал об уроках, убегая с приятелем стрелять кроликов или устраивая фейерверки на чердаке. Любил потихоньку выбраться из дома ночью, чтобы поиграть в сыщиков, а однажды пробрался на паром; его обнаружили, но слишком поздно, чтобы отослать обратно домой. Он пытался объезжать диких лошадей, убегал из школы, бродил вокруг лагеря индейцев-команчей, желая испытать свое мужество, а в Галвестоне — ему было тогда лет десять — чуть было не ушел в море на грузовом судне. Ему хотелось увидеть Африку.

Его невозможно было удержать. Энергия и любознательность били в нем ключом. Он нередко приводил в отчаяние своих родителей. Отец, который редко поднимал руку на двух других детей, частенько поддавал ему, хотя и не очень сильно.

— Я денно и нощно молю Бога и благодарю его за то, что ты родился под счастливой звездой, — призналась как-то раз его мать, — иначе ты, наверное, недолю бы продержался в этом мире.

Рейз вырос, но удача, как в детстве, продолжала сопутствовать ему. Он почти всегда выигрывал в карты. Его первое капиталовложение — в металлургические предприятия, на деньги, выигранные в покер, — принесло ему солидную прибыль. В его руках пара сотен долларов превращалась в тысячу, тысяча — в десятки тысяч. Вложение капиталов стало для Рейза азартной игрой, чем-то вроде покера, — разве что ставки здесь были гораздо выше. Эта игра захватывала всегда сопутствующей ей опасностью проигрыша и теми ошеломляющими суммами, которые мог принести выигрыш. К двадцати четырем годам Рейз сколотил свой первый миллион.

С женщинами была та же история; его победы над ними вошли в легенду. Впервые он познал женщину еще в тринадцать лет и с тех пор не помнил случая, чтобы хоть одна отказала ему.

Теперь, возвращаясь верхом в гостиницу, Рейз наслаждался своей последней удачей — покупкой лошади. Он подумал, что, пожалуй, все его дела здесь теперь закончены и нет больше причин оставаться в Натчезе. Мысль эта отчего-то расстроила его. Рейз вспомнил о Грейс. Он вдруг представил ее с распущенными волосами, без очков, обнаженную. Волосы, наверное, спускаются до талии. Она, несомненно, красавица, этого не могут скрыть даже ужасные очки. Рейз был слишком опытен, чтобы подобные мелочи помешали ему увидеть красоту женщины. А что до ее фигуры, то он обнимал Грейс и убедился: у нее тонкая талия и длинные ноги, к тому же она высокая, — как раз то, что ему подходит.

Правда, это не его тип женщины.

Но его явно влечет к ней; одна только мысль о ней будила в нем страсть. Рейз понимал, что с его стороны смешно так желать ее. Она была типичной старой девой — неприступной, строптивой и к тому же оказалась неистовой, ненавидящей весь род мужской суфражисткой, помешанной на правах женщин. К тому же она холодна как лед — наверняка девственница. Рейз всегда старался держаться подальше от невинных девушек, так же как и от добродетельных дам. Он прекрасно понимал, что — и от Грейс ему лучше бы держаться подальше. Он ведь все равно скоро уедет из Натчеза.

Только один раз в жизни, когда ему было тринадцать лет, он соблазнил невинную девушку. Лусилла, пятнадцатилетняя дочь их ближайших соседей… В глубине души Рейз понимал, что поступает нехорошо, но он просто не мог думать об этом. Они встречались раз десять — двенадцать — сладостные, жаркие свидания, — прежде чем их поймали. Ну и всыпали же ему тогда! Отец был в бешенстве. Он впервые орал на него, и Рейз никогда не забудет его слова: «А что, если бы какой-нибудь похотливый стервец учинил такое с твоей сестрой?»

Рейз хорошо запомнил этот урок и с тех пор избегал невинных, благовоспитанных молодых девиц.

Судя по всему, Грейс была именно такой. Внешне она казалась холодной и чопорной, но он интуитивно чувствовал, что те, кого трудно разжечь, горят ярче и жарче других. Думая о Грейс, Рейз с легким раздражением вспомнил о Луизе Баркли. Она гонялась за ним с тех самых пор, как несколько лет назад они впервые встретились на балу в Натчезе, и он всегда, когда бы ни заезжал в город, был ее желанным гостем и любовником. Но теперь он чувствовал, что ему милее запальчивые речи Грейс, чем бесконечное воркование Луизы и ее уловки. Не лучше ли ему совсем прекратить встречи с вдовушкой Баркли?..

Днем, вместо того чтобы собрать чемодан и уехать, как он намеревался раньше, Рейз оседлал лошадь и поехал в Мэлроуз. Только на этот раз он собирался нанести визит не темноволосой хозяйке дома, а ее рыжеволосой гувернантке.

Во время обеда своих воспитанниц Грейс решила осмотреть окрестности.

Она оставила сестер Баркли за столом с чувством огромного облегчения. С одной стороны, утро выдалось не из легких. Девчонки, казалось, просто из кожи вон лезли, чтобы насолить ей. А расписание, составленное Луизой, возмущало ее, приводило в отчаяние. Грейс злилась при одной мысли, что придется большую часть времени посвящать рукоделию — прямо средневековье какое-то! Она собиралась при первом же удобном случае поговорить с хозяйкой об изменениях в плане занятий. Девочкам просто необходимо изучать арифметику. Это не менее важно, чем шитье! Она медленно шла под ветвями плакучих ив, стараясь хоть сейчас не думать о своих воспитанницах и о тех трудностях, которые ждут ее впереди. Было довольно жарко, но день все-таки стоял чудесный, и Грейс глубоко вздохнула, наслаждаясь ароматом магнолий. На ней было просторное коричневое платье из хлопка, с незатейливой вышивкой на манжетах и вокруг ворота. Оно оказалось не слишком подходящим для здешнего климата. Ей стало жарко, она сняла очки, чтобы вытереть капельки пота на щеках. Откуда-то справа послышался мужской голос: