Джамил перестал сдерживать слезы. Но затем, смахивая их, заметил кого-то поблизости. Он глянул вверх. Рядом стояла Маржит.

Ему показалось нужным объяснить. Он поднялся на ноги и обратился к ней:

— Это был дом Чусэка. Мы дружили. Я знал его девяносто шесть лет.

Маржит нейтрально посмотрела в ответ:

— Ути-пути, бедный мальчик. Ты больше никогда не увидишь своего друга.

Джамил чуть не рассмеялся, настолько сюрреальной оказалась ее грубость. Он продолжил, как будто единственным возможным, вежливым ответом было сделать вид, что не слышал ее:

— Никто из людей не самый добрый, или самый щедрый, или верный. Это неважно. Дело не в этом. Каждый из нас уникален. Чусэк был Чусэком, — Он ударил себя кулаком в грудь, совершенно забыв уже о ее презрительных словах, Во мне осталась дыра, и эту дыру ничто не заполнит, — Это было правдой, хотя со временем он зарастит рану вокруг этой дыры. Он должен был пойти на тот обед, ему ведь ничего не стоило.

— Эмоции, как у швейцарского сыра, — едко заметила Маржит.

Джамил пришел в себя.

— Валила бы ты, куда-нибудь в другую Вселенную. Ты никому не нужна тут, в Нетер.

Маржит умилилась:

— Ты и вправду не умеешь проигрывать.

Джамил уставился на нее, на минуту искренне озадаченный. Об игре он совершенно не думал. Он указал на угли.

— Почему же ты здесь? Почему ты пришла на дым, если не пожалеть, что не попрощалась с ним, когда еще могла? — Он не знал, принимать ли всерьез легкомысленный намек Пенины, но если Чусэк влюбился в Маржит и не нашел взаимности, это могло даже стать причиной его ухода.

Она спокойно покачала головой.

— Он был никем для меня. Мы едва разговаривали.

— Что ж, ты много потеряла.

— Насколько я вижу, потерял только ты.

Он не ответил. Маржит повернулась и пошла прочь.

Джамил снова сел на землю, раскачиваясь вперед-назад, и стал ждать, пока утихнет боль.

Все следующую неделю Джамил готовился вернуться к занятиям. В библиотеке была почти мгновенная связь с каждой искусственной вселенной Новых Территорий, а между Землей и той точкой в пространстве, из которой разрослась вся эта древовидная структура, добавочное замедление из-за конечной скорости света составляло всего несколько часов. Джамил бывал на Земле, но только туристом: жилых мест не хватало, они не принимали переселенцев. Были еще далекие планеты, пригодные для жилья, в домашней вселенной, но только некий мазохистский пуризм мог побудить к переселению туда. Точные причины, по которым его предки отправились на Новые Территории, были забыты еще поколения назад — и было бы нахальством разыскать их и спросить прямо — но, учитывая выбор между тогдашним столпотворением на Земле, устрашающей действительностью межзвездных расстояний и бесконечной, расширяющейся и ветвящейся цепью миров, которые можно пересечь за считанные недели — их решение не слишком удивляло.

Джамил выделил большую часть своего времени в Нетер для изучения категорий представлений групп Ли на комплексных векторных пространствах — уместный выбор, если учесть, что Эмма Нетер была среди пионеров теории групп, и если бы она дожила до расцвета этой области, несомненно, она была бы в гуще ее событий. Представления групп Ли лежали в основании большей части физики: в самом деле, каждый тип субатомных частиц был ничем иным как определенным представлением универсальной группы симметрии через набор вращений комплексных векторов. Описание структур такого рода с помощью категорий было известно испокон веку, но для Джамила это было неважно. Он давно смирился со своей ролью студента, а не новооткрывателя. Величайшим даром разума была способность запечатлевать образы мироздания, и, хотя Джамил насладился бы ощущением первенства в чем-нибудь, в обществе десяти в шестнадцатой степени ныне живущих людей это было в лучшем случае напрасным мечтанием.

В библиотеке он беседовал с коллегами, изучающими ту же область в других мирах, или читал их новейшие работы. Хотя среди них не было исследователей, они все же могли найти новый подход к преподаванию старого материала, обогатить связи с другими областями науки, облегчить усвоение сложной, неочевидной истины, не потеряв ее глубины и тонкости, из-за которых она и заслуживала изучения. Они не собирались открывать новые законы природы или изобретать новые технологии. Но для Джамила, познание было самодостаточно.

Он редко вспоминал о грядущей возможности сыграть еще матч, и когда думал об этом — идея вовсе не привлекала. Без Чусэка, те же люди могли играть десять на десять без участия Джамила, который бы испортил равенство. Маржит могла даже сменить команду, хотя бы чтобы доказать, что монотонная череда побед ее стороны была, в самом деле, целиком ее заслугой.

Но когда день пришел, он не смог остаться в стороне. Он пришел на площадку, собираясь побыть зрителем, но Рюйчи оставил команду Езекиля, и все упрашивали его присоединиться.

Когда он занял свое место напротив Маржит, ничто в ее поведении не говорило об их последней встрече: не сохранилось ее презрения, но не было и следов стыда. Джамил решил выбросить это из головы и ради своей команды сосредоточиться на игре.

Они проиграли, пять-ноль.

Джамил заставил себя отправиться со всеми к Евдоре домой, чтобы отпраздновать, посочувствовать или, как вышло — забыть про эту игру. После еды Джамил бродил из комнаты в комнату, наслаждался выбранной Евдорой музыкой, но не смог присоединиться ни к одному разговору. Никто не упоминал Чусэка в его присутствии.

Он ушел сразу после полуночи. Практически полный основной образ Лапласа и восемь его самых ярких горбатых спутников освещали улицы так хорошо, что другого освещения не требовалось. Джамил подумал: «Чусэк мог просто переехать в соседний город, и я вижу его прямо сейчас на небе. И куда бы он ни уехал, он мог решить поддерживать связь с друзьями из Нетер».

«И друзьями из его следующего города, и следующего за тем?»

«Век за веком?»

Маржит сидела на пороге его дома, с пучком белых цветов в руках.

Джамил разозлился:

— Что ты здесь делаешь?

— Я пришла извиниться.

Он пожал плечами:

— Не стоит. Мы по разному смотрим на некоторые вещи. Это не страшно. Я не перестану играть с тобой в футбол.

— Я не извиняюсь за разницу во взглядах. Я не была честна с тобой. Я была жестока, — она защитила глаза от сияния планеты и посмотрела на него снизу вверх, — Ты был прав: я много потеряла. Жаль, что я не знала твоего друга.

Он коротко рассмеялся:

— Что ж, теперь уже поздно.

Она просто ответила:

— Я знаю.

Джамил смягчился:

— Хочешь войти? — Маржит кивнула, и он приказал двери открыться для нее. Зайдя вслед за ней, он спросил — Как долго ты ждала? Ты ела?

— Нет.

— Я приготовлю что-нибудь.

— Ты не обязан…

Он крикнул из кухни:

— Считай это знаком примирения. У меня нет цветов.

Маржит ответила:

— Цветы не для тебя. Они для дома Чусэка.

Джамил перестал рыться в овощных лотках и прошел обратно в гостиную.

— Люди обычно не делают этого в Нетер.

Маржит сидела на диване, глядя в пол. Сказала:

— Я так одинока здесь. Я не могу так больше.

Он сел рядом с ней.

— Тогда почему ты отвергла его? Вы могли быть хотя бы друзьями.

Она потрясла головой.

— Не спрашивай.

Джамил взял ее за руку. Она повернулась и обняла его, жалобно дрожа. Он погладил ее волосы:

— Шшш…

Она сказала:

— Только секс. Я ничего больше не хочу.

Он тихо застонал:

— Так не бывает.

— Мне нужно чье-то прикосновение, и все.

— Я понимаю, — признался он, — И мне тоже. Но этим не кончится. Не проси меня обещать, что больше ничего не будет.

Маржит взяла его лицо в ладони и поцеловала. Ее рот пах древесным дымом.

Джамил сказал:

— Я тебя даже не знаю.

— Никто никого теперь не знает.

— Это неправда.

— Неправда, — мрачно согласилась она. Легко провела пальцами по его руке. Джамил ужасно хотел увидеть ее улыбку, и заставил каждый темный волосок увеличиться и расцвести фиалкой под ее ладонью.