Он медленно поднялся на колени. В нем нарастал глухой гнев, к которому примешивалось возбуждение от винных паров.

Он повторил:

— Скажи мне, кто тут был, Мелина, а не то, смотри, изобью, слышишь?

Он стоял теперь, весь дрожа в своем грозном гневе, как будто выпитый алкоголь воспламенился в его жилах. Он ступил шаг, ударился о стул, схватил его, двинулся дальше, натолкнулся на кровать, ощупал ее и почувствовал под руками теплое тело жены.

Обезумев от ярости, он зарычал:

— А-а-а! Ты была тут, гадина, и ничего не отвечала.

И, подняв стул, который он держал в своей сильной матросской руке, он в исступлении хватил им наотмашь по постели. Раздался крик, безумный, душераздирающий крик. А пьяница принялся бить стулом, как цепом на гумне. Вскоре ничто уже не шевелилось. Стул разлетелся на куски, но в руках у него осталась ножка, и он, задыхаясь, все бил ею и бил.

Затем вдруг остановился и проговорил:

— Ну, теперь скажешь, кто тут был?

Мелина не отвечала.

Тогда, изнемогая от усталости, отупев от совершенного насилия, он опять опустился на пол, растянулся и сразу заснул.

Когда наступил день, сосед, заметив, что дверь открыта, вошел в дом. Он увидел Иеремию, который храпел на полу, усеянном обломками стула, а в кровати — месиво крови и мяса.