Хорошо быть героем из боевой книжки. У него пара кулаков и пара ног, а главное - сумасбродная цель. Потому он и бегает, и молотит своими кулаками по чем ни попадя. Ему кровь из носу нужно добиться своей смешнущей цели. Без этого ему грустно, без этого ему невозможно существовать. А я? Что делать мне? Все мое движение свернуто в клубок все равно, что ручей бурлящий по кругу в чреве стиральной машины. Думать, вспоминать, фантазировать и предполагать - вот мои нынешние глаголы.

Кто же я теперь и кто я вообще? В каком словаре дается определение личности и индивида? Я... Первое слово выдуманное нашим пращуром, пожелавшим, провести грань между собой и соседом. До этого были мы безликие и безъязыкие, грозные и зубастые. Но некто рыкнул, и появилось "я"... Но это внешне, а внутренне - ни ответов, ни гипотез. Откуда вообще оно могло взяться - это робкое самомнение, вытканное из множества сомнительных идеек? Идеек преимущественно чужих - и потому тоже загадочных? Ибо _все_ чужим быть тоже не может. И отчего суждено ему существовать в таком одиночестве, терпя горькую неповторимость?

Я не ощущаю себя где-то вне, - только здесь и только сейчас. Что мне за дело до бесконечности, если я чувствую себя точкой? И хрупкая, разрушимая оболочка, упрятавшая в полушариях мириады нейронных схем, тоже еще не я. Это всего-навсего механизм с рычагами и приводами. Первый рычаг - улыбка, второй - удар кулаком. Но где же я сам? В целостности двух полушарий? Или в шишковидной железе, угаданной Декартом?.. Проще поверить второму. Диктат всегда был простейшей из всех представимых управленческих форм. Нечто трансформирующее все и вся в единое однозначие, выбирающее из любого запутанного многоточия единый решающий символ. Нейронные схемы нужны нам лишь в качестве хранилищ опыта - нужного и ненужного, свитого из тысяч аксиом, штампов и разноранговых постулатов. Плохо, хорошо, жарко, холодно - образчики на любой вкус. Нужно лишь выбрать, и этот _кто-то_, поселившийся в шишковидной железе, на задворках мозга, с удовольствием жмет педали и клавиши, хмыкая даже тогда, когда ошибается. Холодно значит, одеться! Холодно - значит, не любят. Холодно - значит, умер...

А ведь действительно - холодно. Мне, а стало быть, и моему маленькому диктатору, подчинившему себе целое государство, страну, запутавшуюся в противоречиях, в анархии и нигилизме. Зачем оно было ему нужно - такое государство? Хаос и неблагополучие на двух неустойчивых опорах? Или, может, я ошибаюсь - и именно подобные государства более всего нуждаются в диктаторах, как сами диктаторы нуждаются в подобных государствах? Возможно, что так. И тогда следует примириться с предположением, что какой-нибудь микроб из наиболее мускулистых, с челюстями помощнее, оседлав пустующий трон, уже к трем-четырем младенческим годам заставляет нас желать и осуществлять желания всеми доступными средствами.

Вспомним себя! В те же четыре года, еще ковыляя к горизонту на пухлых кривых ножках, мы уже способны проявлять удивительную твердость, точно зная чего хотим - леденец, яблоко или игрушку. Мечты наши ясно очерчены и предметны. Их много, страшно много. И с каждым днем мы действуем все увереннее, замечательно чувствуя когда лучше попросить, а когда и потребовать в полный голос. Вбирая в себя осуществленные желания, жизнь из ручья превращается в мутную ленивую реку. Она редко становится океаном, но почти всегда замедляет ход, забывая о стремнинах и перекатах.

Так уж выходит, что зачастую мы не готовы к тому роковому часу, когда диктатор погибает. Да, да! Это случается иногда и с ними, - диктаторы, как и мы, смертны. И вот тогда начинается странное. Нить ариадны рвется, с проторенных троп мы сходим в сугробы и буреломы. Все вокруг разом осложняется, вовлекая в споры с окружающими и самими собой. Ясное обращается мраком, старая дружба дает трещину, а от вчерашней уверенности не остается и следа. Диктатора нет. Он упал с трона, свернув себе шею, и потому нет того властного хозяина, что глупо ли, умно, но раз и навсегда решал бы наши проблемы. "Я" становится многоголовым и расплывчатым, гадание на кофейной гуще угрожает стать единственным способом выбора решений. а это еще хуже, чем самоедство, и, плутая в трех соснах, мы проклинаем совет брюзжащих старейшин, пришедший на смену одному-единственному неумному тирану.

Глупо! Тысячу раз глупо... Но, видимо, не вписаться сгустку нейронов - крошке, вобравшей в себя сотни ЭВМ, в смутное _самосознание_, как не постигнуть последнему _самосознания_! Великое и идеальное, не теряющееся перед окружающим, готово спасовать перед собственной сутью! И потому с удвоенным рвением обрушивается на близлежащее.

Но... Хочется спуститься вниз, на землю. Действительно! Если мозг со всеми его придатками и декартовыми железами застыл, умер, отчего не погибло сознание? Идеальность бытия?.. Формула скользкая и колючая, как выловленный ерш - и при этом чрезвычайно многообещающая. Да и почему нет? Возможно вообще все! Вторая жизнь, третья... - все в этом мире было, есть и будет. Может статься и так, что я вечен. Как все живущие на земле. Луч с началом и без конца. Или вообще прямая?..

Прямая...

Нет! Это, пожалуй, чересчур. Даже луч - и то чересчур. Мне кажется... Да, да! Мне кажется, что вечности я попросту не выдержу. _Не переживу_. Никто из нас не желает бессмертия, но мы все боимся смерти. Так уж получается, что мы страшимся умирать, но и жить мы страшимся тоже. Может, оттого, что жить мы не умеем. Слишком уж сложно и обременительно придумывать цели, которые, в сущности, нам не нужны. Но, по счастью, разочарование редко опережает смерть, и обманываться на протяжении одной-единственной жизни - вещь в общем-то допустимая. Иное дело, если вам предложат вечность. Вот тогда вы призадумаетесь! Ибо существовать осмысленно на протяжении миллионов лет - ужасно! По крайней мере я в это не верю. Или не хочу верить. Я разучился видеть и слышать, но я еще не разучился бояться. И мне страшно, когда я пробую вообразить себе бесконечность. Сразу хочется сойти с ума, потому что только так можно укрыться от подобных мыслей. Сумасшествие - бункер, предохраняющей от ядерного урагана жизни. Не самый комфортный и замечательный, но в целом с функциями своими справляющийся.