А тут со стен и кричат:

- Началось, братии! Идет на нас море нечистое!

Развернулись охранники на тот крик; ну а предателям только того и надо: выхватили, окаянные, мечи да и порубили тех мужей в спину - никто и не ждал такого злодейства неслыханного; никто и не понял в чем дело.

Только видят: ворота открыты и летят в них конники татарские без конца, без края. Все люди, и князь, и Ольга - все чуют, как земля родимая под землями трясется; все слышат, как воздух морозный криками ненавистными полнится.

Ворвались в град татары - впереди всех хан, золотым ятаганом помахивает, крови, волк степной, жаждет. Бегут к нему Светополк и Юрий, от страха трясутся, каждый визжит:

- Это я ворота открыл, мне награда!

- Верю, верю! - усмехнулся хан. - Обещал я каждому награду по заслугам. Получите же, предатели родительского дома! Вот тебе!.. Вот и тебе!

Взмахнул ятаганом - Святополка зарубил; второй взмахнул - Юрия. Те и молвить ничего не успели - да им и нечего было говорить...

А на улицах сеча началась. На каждом шаге, на каждой пяти земли завалы тел оставались. Каждый русский, за десятерых, за сотню дрался; жены за детей своих дрались; дети за матерей, за отцов. Страшен был тот бой.

Летел черный ворон по небу: видел вскрылась рана - из ворот кровавые потоки все поля окрест залили; в небе вместо света дня - кровь сгустилась...

Сталь звенит, люди зубами скрипят, в смерть бросаются, но не отступают ни на шаг: где стояли, падают телами врагов окруженные, ятаганами изрубленные.

Великие потери несет войско татарское, рассвирепел, глядя на то хан:

- Никого не жалеть! То не люди - то все шайтаны!

Никто и не молил о пощаде; вот остались стоять перед теремом княжьим последние бойцы; все меньше и меньше их.

Вот три фигурки, черным морем окруженные остались: старый князь, Ольга, да еще та девочка, которую в холодную ночь согрела княжна.

Больше никого во всем городе не осталось - все иные уж кровь свою полям родным отдали. Плачет старый князь:

- Где вы братья мои, князья! Почто не соединили свои рати супротив сего моря черного! Вижу горе простого народа; вижу дым кровавый! По тебе, земля родная, разъединенная, кровью затопленная, но, все ж, сынами и дочерьми своими прекрасная - по тебе сей плач!

Трое морем окружены стоят они, и говорит князь Ольге:

- Я умру, как и все люди мои - с мечом в руках: но почто умирать тебе, молодой! Ты ведь так много, для свободы своей стороны совершить еще можешь! Почто умирать так скоро! Лети, ласточкой! Молю, доченька!

- Ты, батюшка, говоришь я молода, но девочка эта еще моложе. Так пусть же она и летит!

Нагнулась к ней, в очи, взглянула; и тихо, но проникновенно той девочке шепнула:

- Ты лети сейчас ласточкой быстрокрылой! Лети от дымов дальше; лети в леса глухие, темные! Возьми мою силу колдовскую и вот это... - вынула Ольга из кармана платочек, который, вышила последнем.

И на платочке том не колдовством, но силой души Олиной вышит был простор стороны ее родной, там и поля колосистые, и реки, и леса, и горы дальние за ним; над всем простором том небо златистое и в небе том, над всею землею раскрыла крылья ласточка - точно живая, того и гляди слетит с платка, в небо устремится.

Вокруг воины татарские шумят: рады, что захвачен город, а они живы. Сам хан татарский кричит, чтоб сдавались последние трое.

- Ну, прощай, родненькая. - шепнула Ольга, поцеловала на прощанье девочку и с поцелуем тем в уста ее колдовство свое вдохнула, отдала ей платочек: глядь, а девочки уже и нет - маленькая, юркая ласточка в небо взметнулась, да и затерялась сразу в выси...

А там, над главами их, уж нет крови - одна синева, да такая чистая, такая прозрачная, что кажется; сквозь нее и иное, вечное небо видно.

Легко на душе и Ольги, обняла она отца, потом в молитве смиренной к небу руки воздала - тут и зарубили тела их ятаганами.

Город назвали злым и дабы и памяти о нем не осталось, сожгли там все, что можно было сжечь, а все что нельзя - разрушили, с землей сравняли.

Узнали про то жители других двух городов княжества - тех самых, где правили когда-то Святополк, да Юрий; узнали про предательство подлое сместили приспешников тех князей недостойных; поставили в начальники людей преданных.

Вспоминали про Ольгу и до последнего бились; вновь кровь поля заливала, и вновь на каждом шагу завалы из тел вражьих громоздились.

- Шайтаны, а не люди! - неистовствовал хан и велел те два города тоже сравнять с землей. Бывший же при хане мудрец сказал тогда:

- Через век или через два, свергнут они твоих потомков, хан; воспрянут в новых силах, объединенные. Всегда, пока будут гореть среди них такие сердца, как у той княжны, будет сиять славой сия земля.

Вздохнул хан, взглянул на свое обмелевшее море и ничего не сказал.

Что же касается девочки, спасенной Ольгой, то она, слушаясь совета молодой княжны, долетела до дальних и дремучих лесов; с высоты небесной увидела над лесными далями дымок печной, да и осталась в той деревеньке.

Вскоре стали приходить туда люди, от ига свободы ищущие; построили там село, а потом и крепость.

Из девочки выросла прекрасная, сильная сердцем девушка. Всегда помнила она княжну-Ольгу и платочек с ласточкой у самого сердца хранила.

Мудростью, добродетелью и отвагой заслужила она уважение, стала правительницей в той крепости; организовала сильные отряды, во главе которых совершила до конца своей жизни много славных деяний во благо отечества.

Но это уже другая история.

* * *

Лес шумел, со всех сторон слышалась капель. Светолия, когда ступили они на озерный лед, под которым плавно передвигалось злато, молвила:

- Теперь до ноября не будет снегопадов; но с каждым днем все больше и больше света из поднебесья будет литься.

- Хорошо бы... - улыбнулся солнечному ветерку Сережа. - Да, конечно, я понимаю: в любые времена находились такие предатели, подлецы - неважно терема их окружают иль наши домищи - все равно сердце у них подлое. И во все времена были прекрасные люди; как Лученица, как Береза, как княжна Ольга. Спасибо, спасибо тебе Светолия: после слов твоих - полегчало на сердце.

Поглощенный своими чувствами, Сережа и не заметил, как расступились пред ними березы, как потом вошли они в золотое облако у корней дуба - вот уже и прекрасный зал.

По стенам стекали резвые ручейки и по ложбинкам в светло-бирюзовом полу, сливаясь с водами фонтана, спешили в лес.

Сережа подбежал к фонтану и испил из него, отчего за спиной его выросли крылья и он, чирикая, пронесся по залу, и уселся на плечо Светолии.

Он не пугался, не удивлялся; просто, открывал мир почему-то скрытый от него ранее - живущий по своим непонятным для него, но (как он чувствовал) более гармоничным законом.

- В прошлый раз я обещала познакомить тебя со своими белыми мышами. Хочешь ли? - спрашивала Светолия, поглаживая птичку-Сережу.

- Чик-чирик! Конечно!

По ступеням окруженным бирюзовой глубиной, Светолия опустилась в весьма просторную залу, стены которой покрывали переплетенные корни дуба. Среди этих корней видны были маленькие дверки, из которых сильно пахло сыром; так же, в центре залы сияло око-озерцо, наполненное чем-то столь же ярким, как плоть солнца.

Вот дверки стали открываться и из них выбегать белые мыши с золотыми глазами, каждая метровых размеров, каждая стройная как голубка небесная.

- Сережа, Сережа! - пропела одна из мышей. - Хочешь ли продолжить свое путешествие за золотой рыбкой?

- Хочу, чир-чирик!

- Тогда - лети в солнечное око!

Сережа пронесся над мышами; чирикнул каждой из них приветствие, а они махали ему лапками.

- Мы скоро встретимся! - пискнула одна из мышек. - Там и познакомимся поближе!

Сережа бросился в солнечную плоть, которая распахнула ему объятия, вытянулась к нему из центра залы, и вот он уже обнаружил себя стоящим на том самом, широком травянистом раздолье; которое так жутко обратилось ночью в ржавый, полный чудищ лабиринт.