- Что ты? - переспросил Максим.

- Да так, ничего...

Охранники, глядя на людские массы, раздраженно поморщились. Один из них обратился к Сереже:

- Мы в метро не пойдем.

- Нет, мы в метро пойдем. - решительно возразил Сережа.

- Ну не положено. - как-то обиженно пробасила туша.

- Где записано, что нельзя?

- Нельзя, не полагается, не положено.

- Так, а мы вас и слушать не станем. Просто пойдем в метро и все. Что вы нас: скрутите, домой поволочите? Вас самих тогда скрутят, а мы скажем, что вы бандиты, хотели нас похитить! Разбирайтесь потом сами. - Сережа был настроен довольно агрессивно. Он действительно жаждал вырвать этим вечером, так как был истомлен городом и присутствием этих двоих не желающих ничего знать, кроме бесконечного высматривания и напряжения.

- С отцом будет разговор серьезный. - начал было скучным и грубым голосом зудеть второй охранник, но ребята уже не слушали: они повернулись и быстро зашагали к дверям, в которое всасывался человеческий стремительный поток.

Томас испуганно вцепился Сереже в плечо, а тот, оглядываясь по сторонам, говорил Максиму:

- Ну, давай - показывай. Я здесь ничего не знаю.

Когда они спускались по эскалатору в разодранную туннелями плоть земли, Максим шептал:

- Верзилы на ступеньку выше нас: вон стоят - глаз не сводят. Ну, ничего: сейчас мы дадим деру. Ты главное слушай: сходим сейчас с "лестницы" медленно идем вдоль платформы, когда электричка подходит все идем-идем, а вот, когда голос услышишь: "Осторожно, двери закрываются", подожди еще секундочку, а потом в эти самые двери и прыгай. Здесь, главное, не упустить момент. Я это в одном "боевике" видел.

Так они и сделали: сошли с эскалатора и медленно пошли вдоль платформы. Народ клубился вокруг, голоса сливались в единый гул, а за мельканием серо-темных тел невозможно было уследить - словно кто-то стремительно перекручивал "кубик-рубик", да так стремительно, что едва пар не шел.

Позади сопели охранники.

- Слышь: давай на центр станции выйдем.

Сережа ничего не отвечал; шел совсем рядом от края платформы. Вот стал нарастать рев и мальчик увидел, как из черного зева несется на него железное чудище. Рев стал нестерпимым и Максим заорал ему на ухо:

- Вот это и есть электричка! Смешно смотреть: ты, как дикарь из леса, глаза вытаращил - мчится будто на тебя чудище - змея стометровая! Я такое тоже в фильме видел.

Электричка остановилась; двери пронзительно распахнулись и хлынули из них набитые под высоким давлением бледные, усталые человеческие особи.

- Слышь, стой! - обиженно начал охранник; однако, Сережа взял Максима за руку и они пошли еще быстрее, проскальзывая между тел.

Томас пронзительно мяукнул, вцепился в Сережино плечо еще сильнее, расцарапал его до крови.

"Осторожно, двери закрываются!" - объявил неживой голос, однако народ только начал вбиваться в душное, железное нутро и Максим шепнул:

- Рано!

Вот платформа опустела: набитые вагоны стоят еще с распахнутыми дверьми, а вдоль в них идут быстро; да едва ли не бегут Сережа с Максимом: в двух шагах охранники...

- Ну, повезет, не повезет. - шепнул Максим, когда они проходили около какой-то двери. - С разбегу: три-четыре!

Они бросились в двери: впихнулись в эту усталую массу, и в тот же миг двери захлопнулись; электричка дернулась, поехала стремительно набирая скорость.

Сережа был вжат в стекло с надписью: "Не п ис о ться", но все же ему удалось развернуться, увидеть платформу: там в нескольких сантиметрах от него, неслись, расталкивали вновь набирающуюся на платформу массу, охранники; были слышны даже их бессмысленные, крайне напряженные выкрики: "Стой!", но поезд уже ворвался в черный туннель.

- И с котенком сюда! - раздался ворчливый женский голос. - Уберите котенка-то! Кто вам... - Сережа зажал уши и ничего больше не слышал.

На следующей станции они были вынесены из вагона людским потоком и Сережа уж думал бежать из этих подземелий, как Максим настоял на том, чтобы они проехали еще с несколько станций, сделали две пересадки, и уж после этого вышли в город - все затем "чтобы запутать следы, оторваться от погони".

Потому они вбежали в электричку и поехали дальше.

На второй пересадке случилось непредвиденное: Сережа, уставший от голосов, от рева железного чудища, от блеклых цветов, закрыл глаза, зажал уши и отвернулся к стенке. Максим же сам замешкался, рассматривая изображение лабиринта станций. В общем, он выбежал на станцию, а про своего друга стоящего с закрытыми глазами и ушами, вспомнил уже, когда двери захлопнулась и чудище начало разгонятся.

- Сашка! Слышишь! - Максим забарабанил по окну.

- Тебя что ли? - дотронулся кто-то до Сережиного плеча.

Мальчик повернулся, увидел Максима, но слышать, что он кричит уже не мог. На следующей платформе сошел, поехал назад, долго бродил по станции; потом, решив, что Максима в этой массе уже не найти, вновь сел в электричку, чтобы посмотреть, как бы побыстрее вырваться к городским окраинам...

Вот станция "Лесная" и как раз конечная. Сережа встал у стекла, осмотрел вагон: опять усталые, погруженные в себя или в ленивую беседу лица. Людей не так уж и много; большая часть, значит, уже успела рассосаться по домам.

Он прикрыл глаза, представляя себе, как совсем скоро побежит навстречу Светолии, как она расскажет ему еще какую-то быль, и он увидит эту быль, как живую между вечерних, темнеющих ветвей - то, что пока он доберется до леса наступит темень и то, что ждет его родителей - он тогда не задумывался. Слишком велика была жажда вырваться...

Проехали две или три станции, вновь обрушилась за окошками грохочущая темнота, когда раздался скрипучий старушечий голос:

- Помогите, бедной, одинокой! Дай вам бог здоровья!

Сережу не удивить было нищими - он видел их и на улице; потому, погруженный в созерцание лесных образов даже не взглянул на нее...

Однако нищая приближалась, и вот Томас вновь вцепился в Сережино плечо и зашипел:

- Ты что... - обратился было к нему Сережа да тут и замер: он не поднимал головы и с той стороны, откуда надвигалось, выкрикивая свое: "Помогите" нищая - увидел краем глаза огромную, почти в человеческий рост, сгорбленную и, к тому же идущую на задних лапах крысу.

Что за дьявольщина! Мальчик резко обернулся и увидел... обычную старуху, нищенку.

Одетая в какое-то грязное тряпье, оно как раз протянула морщинистую темную руку за милостынею, как почуяла Сережин взгляд, все вздрогнула, развернулась в его сторону; хищно сжала руку с монетами и уставилась на него злым и внимательным взглядом. Это были не человеческие глаза - это были животные глаза громадной, голодной крысы, смотрящей на лакомый кусок сыра.

Мальчик поскорее отвернулся, и краем глаза вновь видел огромную и уродливую, старую и грязную серую крысу, которая слизким взглядом неотрывно теперь наблюдала за ним.

Томас зашипел пуще прежнего и запрыгнул, вдруг, мальчику прямо на макушку.

Сережа вскинул взгляд, и вновь увидел сгорбленную старушку с крысиным взглядом. Она не выкрикивала больше: "Помогите!"; но, переваливаясь всем свои жирным телом, опираясь при ходьбе на кривую, темную палку, направлялась прямо к Сереже.

- Помогите - это не человек! - сдавленно как-то выкрикнул он, а старуха уже остановилась прямо перед ним и страшным, словно из под толщи воды прорвавшимся голосом, прохрипела:

- Берегитесь теперь, ясновидящий!

Сережа затравленно метнул взгляд по вагону: один только мужчина безразлично на него глянул - мол, подает малец милостыню нищенке - да что тут еще можно было предположить?

Туннель завизжал, надвинулась станция, а старуха еще раз проскрежетала свою угрозу:

- Берегись, ясновидящий! - ее крысиный, слизистый глаз приблизился прямо к его лицу, и мальчик почуял острый запах подгнившего сыра и еще каких-то отбросов.

Томас впился в Сережино плечо, должно быть до самой кости, однако мальчик тогда и не чувствовал боли.