Майа окунулась в нежный уют спального кресла и посмотрела на потолок поезда. Пустое пространство сверкающего металла. Этот поезд, идущий по рельсам, был настоящей реликвией. Его построили для рекламной акции еще до того, как рекламу признали незаконной и запретили во всем мире. Свет от фонарей вдоль железнодорожного полотна вспыхивал и освещал вагон. Одна вспышка, другая, третья.

Она поднялась из-за острой, режущей боли в глазах. И еще у нее заболело ухо. Что же там болит? Майа потрогала мочку. Это от наушника. Давящая боль, словно она постоянно жила в наушниках. Майа сняла их с головы, подержала в руках, бессмысленно разглядывая, а потом швырнула на пол. Что же она наделала?

На ней был красный жакет, под ним платье – с длинными рукавами и низким вырезом, из легкой скользкой ткани, похожей на ажурную змеиную кожу, с коротенькой юбкой. Ноги от бедер до лодыжек, словно металлическим панцирем, стискивали колготки, на ногах – сапоги на высоких каблуках.

Майа встала, ее качнуло. Она неуверенно двинулась по вагону, нетвердо шагая на высоких каблуках. Ступни кололо иголочками, болели колени. От голода, головокружения и дрожи она чувствовала сильную слабость.

Она была в вагоне одна среди двух или трех десятков иностранцев. За окнами с пугающей скоростью проносился незнакомый пейзаж.

Ей стало совсем плохо, ее шатало из стороны в сторону, и она поняла, что это депрессия и настоящее внутреннее потрясение. Качнувшись, она ощутила, как пот градом заструился у нее по спине. Затем ее начало тошнить, вырвало, после чего ей стало совсем плохо.

Она была Миа Зиеманн. Она была Миа Зиеманн и болезненно реагировала на последствия лечения.

На нее уставилась собака. Полицейская собака венгерского президента. Пес вылез из своего кресла. Он был в полицейской форме, застегнутой на все пуговицы, и выглядел очень решительно. Собака навострила уши и не отрывала от Майи внимательных глаз.

Президент Венгрии сидела вместе с десятилетним мальчиком. Оба смотрели на экран президентского ноутбука, Президент водила по экрану виртуальной палочкой – высокотехнологичное изобретение напоминало тонкие элегантные китайские палочки для еды. Мальчик завороженно и доверчиво смотрел на экран, а Президент что-то внушала ему, негромко и ласково говоря по-венгерски.

У этой пожилой женщины были удивительные руки. Морщинистые, но ловкие и сильные. И лицо, выдававшее необычайно твердый характер, непроницаемое лицо. Такое лицо могло быть лишь у очень волевой, здоровой и умной женщины лет ста двадцати от роду. При взгляде на него становилось ясно, сколько горя ей пришлось пережить и сколько трудных, мучительных решений она приняла в своей жизни. Она утратила все иллюзии, но не лишилась ни самоуважения, ни стремления помогать людям.

Конечно, эта дама заговорит с ней по-английски. Она европейская интеллектуалка и должна свободно говорить по-английски, как на пяти или шести других языках.

Она была властной, нет, она сама являлась властью. Майа упадет к ее ногам и попросит эту святую женщину о помощи. Она скажет: мне плохо, я голодна, я ослабела, я заблудилась, я сбежала, я живу без веры, я пренебрегла своим долгом и обязанностями. Я сделала что-то дурное, я сожалею об этом, мне очень жаль, пожалуйста, помогите мне.

А Президент посмотрит на нее, мгновенно оценит ситуацию и все поймет. Она не станет смущаться или расстраиваться, она поведет себя очень мудро и сразу догадается, что надо делать. Президент скажет: успокойтесь, моя дорогая, сядьте, отдохните немного, конечно мы вам поможем. Затем включится Сеть, пойдут объяснения, начнутся советы, указания, ее накормят и дадут ночлег в каком-нибудь безопасном месте, где она как следует выспится. Осколки ее жизни опять соберутся вокруг Миа Зиеманн, словно большое теплое одеяло всеобщего прощения и милосердия.

Она, прихрамывая, робко подошла к ним.

Собака сказала что-то по-немецки.

– Что? – спросила Майа.

Пес перешел на английский.

– С вами все в порядке? Можно мне позвать проводника? У вас неприятности?

Президент взглянула на нее и любезно улыбнулась.

– Нет, – ответила Миа, – нет. Я сейчас себя лучше чувствую.

– Какое у вас красивое платье. Как вас зовут? – обратилась к ней Президент.

– Майа.

– А этот прекрасный молодой человек – Ласло Ференци, – сказала Президент, похлопав мальчика по плечу.

– Я победил в школьном конкурсе по эссеистике и сегодня могу провести весь день с Президентом, – мальчик объяснялся по-английски.

Майа с трудом сглотнула.

– Это потрясающе, малыш. Ты должен очень гордиться.

– Я – это будущее, – застенчиво признался мальчик.

– А я ужасная дрянь, – проговорила Майа. Она поплелась назад по вагону, отыскала дамскую комнату, опустилась на пол, лопнули ее тесные колготки, и она потеряла сознание.

Клаудиа нашла ее в дамской комнате, с трудом привела оттуда, уложила на место и заставила немного поесть. Когда питательный бульон коснулся стенок ее пищевода, приведя организм в действие, Майа сразу стала угрюмой. От ее прежнего куража не осталось и следа, ее охватило уныние.

Клаудиа осторожно надела ей на голову наушники.

– Я знаю, что у тебя возникли осложнения, как только ты осталась без наушников. Хорошо, что Тереза отправила меня за тобой присмотреть. Ведь у тебя здравого смысла не больше, чем у кролика. Даже кролику известно, что есть нужно вовремя.

Майа вытерла со лба холодный пот.

– У кроликов нет моих проблем, если только они не сделали что-нибудь постлогоморфное.

– Неудивительно, что ты понравилась Юджину. Ты рассуждаешь, как сумасшедшая, а он и сам такой же. Лучше держись со мной рядом на вечеринке. Эти типы из виртуальных миров, они черт-те что способны учудить.

Майа посмотрела в окно и съела еще ложку жидкого бульона. Как хорошо чувствовать себя по-новому. Как хорошо быть самой собой. Просто быть живой. Быть вообще живой гораздо, гораздо важнее, чем быть кем-то в частности. За окнами мелькал густой богемский лес, на деревьях уже появились первые весенние листья. Поезд на полной скорости в тишине пронесся под воздушными конструкциями арок, мимо прекрасно возделанных полей – огромных орошенных плантаций высоких светящихся грибов. Эти гигантские грибы не были растениями. Это было чудо биоинженерной мысли, неведомое прежде природному миру, способное вырабатывать белки, жиры и углеводы. Поле таких грибов могло накормить небольшой город. Высотой с двухэтажный дом, эти грибы были плотные, зеленые, голые, круглой формы и пористые, словно губка. Когда вы привыкали к этим чудовищам, они казались даже симпатичными. И хорошо, что они были симпатичными, ведь грибы занимали большую часть европейских сельскохозяйственных угодий.

В полдень они уже были в центре Праги. В Мала Страна. В старом городе, в Старе Место. Мощенные булыжниками площади. Шпили на башнях старых соборов. Камни, истертые тысячами ног. Позолоченные башни, балюстрады, мосты, мокрые, блестящие от дождя памятники. Река Влтава. Старинная прекрасная архитектура.

Клаудиа с увлечением занималась шопингом и постоянно кормила Майю горячей едой с лотков. Вкусная жареная еда действовала на Майю как наркотик. Она теперь с интересом смотрела на мир, ей становилось тепло и хорошо. Все вокруг оживлялось и обретало смысл.

Они достали свои камеры на Карловом мосту. Пик туристического сезона еще не наступил, но Прага всегда была в моде. Прага была центром виртуальных миров и мировой моды. Люди приезжали в Прагу, чтобы показать себя.

Конечно, среди туристов преобладали старики. Почти все были пожилыми людьми. Женщины преклонных лет еще никогда не одевались столь элегантно и не выглядели столь шикарно. Мост заполняли толпы старых женщин, геронтократок Европы, державшихся спокойно и с достоинством. Они обладали большим опытом, были энергичны и неразговорчивы. Строгие, но женственные гражданки мира стали с годами, когда их осталось совсем немного, более терпимыми к людским несовершенствам. Элегантные женщины, умеющие слушать, незаурядные женщины, способные полюбить своих врагов до того, как эти враги уйдут в мир иной. Прекрасные, умные, великолепные женщины, чуть заметно вздрагивающие от давно привычной энергетики собственного «я».