— А мне понравилась вот эта, — Фейт указала на одну из картин.

Мужчина подошел ближе и взглянул.

— Подражание. Слишком похоже на Шагала. — Он протянул ей руку. — Руфус Фоксуэлл. А ты, как я понимаю, Фейт.

— Джейк убежал на работу, — объяснила она, — и сказал, что я могу посидеть здесь, пока он не вернется.

— Боюсь, что не можешь, — сказал Руфус и улыбнулся. — Ты не можешь провести свое первое утро в Париже в этой мусорной куче. Берите вашу жакетку, мисс Мальгрейв. Мы отправляемся в город.

Сначала он повел ее в кафе, где они выпили кофе с круассанами, а потом — кататься на лодке по Сене. После полудня, пообедав — обед был ленивым и долгим, — они пошли в Лувр, где без конца болтали и хохотали до упаду. Когда они бродили по Тюильри, Руфус уже обнимал Фейт за плечи. Вернувшись на квартиру, она прилегла вздремнуть в своей комнате, а Руфус пошел рисовать. Когда Фейт проснулась, Джейк был уже дома. Он познакомил ее с Луисом, который готовил ужин. Дразнящий аромат чеснока и помидоров перекрывал запахи краски и льняного масла. Все поели; вскоре в квартиру начал подтягиваться народ. Пустоголовая блондинка по имени Мари-Жозеф, в которой Фейт сразу определила последнюю пассию Джейка (у него по-прежнему ужасный вкус!), высокий худой мужчина, которого звали Жорж, молодая немка в брюках… а дальше Фейт уже не запомнила ни имен, ни лиц. В комнате стало не продохнуть от сигаретного дыма и споров. Кто-то запел и посетовал на отсутствие аккомпанемента, тогда шестеро самых дерзких сгоняли к соседнему бару, прикатили оттуда пианино и втащили по лестнице, к явному неудовольствию соседей. Фейт танцевала с множеством разных партнеров, и кто-то смачно чмокнул ее в щеку. Какой-то художник предложил написать ее портрет, а одна из женщин дала ей адрес костюмера, у которого работала.

— Я подыщу тебе что-нибудь миленькое из того, что идет на распродажу, дорогая.

Все это живо напомнило Фейт сборища в Ла-Руйи.

У нее слегка заболела голова, и она ускользнула на кухню сварить кофе. Под грязной раковиной громоздилась гора пустых бутылок. Разыскивая чистые чашки, она услышала, как закрылась дверь, и, обернувшись, увидела Руфуса.

— Наш старичок Джейк слишком долго тебя прятал, — заплетающимся языком проговорил он. — Совсем не думает о друзьях, черт бы его побрал. А это платье — просто нет слов.

— Тебе нравится?

Платье из серебристого кружева в складку Фейт нашла в числе прочих на чердаке Ла-Руйи. Вероятно, оно было пошито в самом начале века.

— La Belle Dame sans Mercy,^[18] — пробурчал Руфус, — скучает тут в одиночестве…

Она позволила ему себя поцеловать, но потом отстранилась:

— Руфус, ты мне очень нравишься, но…

— Я тороплю события? — Он усмехнулся. — Я просто думал, ты человек свободных взглядов, как Джейк. Ладно, я готов подождать, если тебе так хочется, Фейт. По крайней мере, до завтра.

Он навис над ней, упираясь ладонями в стену.

— Дело не в этом, — сказала Фейт.

— Черт. Значит, я просто не в твоем вкусе.

Она засмеялась.

— Я сама не знаю, кто в моем вкусе.

— Или есть другой? — Ему показалось, что в глазах ее что-то мелькнуло. — Эге! Джейк не предупреждал…

— Нет, — она покачала головой, но подумала о Гае.

Руфус сказал:

— Учти, я буду упорствовать. Я так легко не сдаюсь.

Тут дверь открылась и раздался жизнерадостный голос Джейка:

— Убери лапы от моей сестры, Фоксуэлл, а не то я тебя задушу.

Руфус отступил.

— Я никого не хотел обидеть.

— Никто и не обиделся. — Фейт уже снова шарила по полкам. — Не могу найти ни одной кофейной чашки.

— Там под мойкой есть плошки для варенья. Руфус иногда разводит в них краски — правда, Руфи? — но пусть это тебя не смущает.

Они пили кофе, примостившись за маленьким столиком, и смотрели, как отражаются звезды на гладкой черной поверхности Сены.

— Довольна? — спросил Джейк у сестры. Фейт кивнула. — Побудешь здесь месячишко? Я познакомлю тебя с разным народом.

— Может быть. — Она не вставая взяла его под руку. — Послушай, Джейк. Тебе не кажется, что нам надо поехать в Англию?

— В Англию? Зачем, во имя всего святого? Я думал, Париж тебе нравится.

— Я от него в восторге. Но я хотела сказать, что нам всем надо переселиться в Англию. Из-за войны, понимаешь?

— Ты говоришь, как эта жуткая Анни, — буркнул Джейк и выплеснул в раковину остатки кофе.

— Не заводись. Ты же знаешь, что все Квартиранты возвращаются домой.

Джейк долго молчал, отвернувшись от нее. Потом сказал, не поворачиваясь:

— Домой? А что для нас дом, Фейт?

— Наверное, Ла-Руйи. Но все же мы англичане. У нас английские паспорта. — Она тронула его за плечо. — Если случится что-то плохое, Джейк, если… Ты ведь приедешь к нам, правда?

— Тебе никогда не уговорить отца вернуться в Англию.

— Это будет непросто, я знаю. Но мне кажется, маме этого хочется.

— Ты хочешь вернуться туда из-за Гая? — с любопытством спросил Джейк.

Фейт не видела Гая уже больше двух лет. Она покачала головой:

— Да нет. Он уже, наверное, меня позабыл.

— Чушь. Гай не из тех, кто забывает.

Фейт поймала себя на том, что ей трудно представить Англию и еще труднее — как она будет жить там, в стране, где всегда сырость, туман или холод. Но все же там безопаснее: Англия — остров, окруженный морем. Она снова сказала:

— Ты приедешь домой, правда ведь, Джейк?

Он не хотел, чтобы сестра волновалась.

— Конечно, приеду, — сказал он. — Даю слово, Фейт.

На Рождество Джейк съездил к родным в Марсель, разругался там с Ральфом и быстро вернулся в Париж. В квартире на Сен-Пер не было никого из жильцов, зато была Анни. Она сидела за столом и ела кислую капусту, беря ее из плошки прямо руками.

Джейк бросил свой рюкзак на пол.

— Ты что тут делаешь?

Она продолжала есть капусту.

— Какое любезное приветствие, — проговорила она с набитым ртом. — Так получилось, что Руфус разрешил мне пожить у него в студии. У меня дома полно крыс, и они жрут все что ни попадя. Руфус думал, что до Нового года здесь никого не будет. — Она посмотрела на Джейка. — Похоже, он ошибся. Я приношу свои извинения и ухожу.

Джейк знал, что был неучтив, поэтому, сделав над собой усилие, сказал:

— Тебе не обязательно уходить. Я вернулся раньше, чем думал.

— Семейные праздники не удались?

— Что-то в этом роде. — Он с отвращением взглянул на ее трапезу. — Ты что, ложку не могла взять?

Она махнула рукой в сторону кухни.

— Не в моих правилах мыть посуду за других.

Башня в раковине была еще выше, чем обычно. Джейк зарычал, нашарил в кармане спички и после короткой борьбы справился с газовой колонкой. Он разобрал башню и, проклиная Луиса, который уехал встречать Новый год в Ле-Туке с какими-то богатыми приятелями Руфуса, с раздражением принялся мыть посуду.

Все это время он чувствовал спиной присутствие Анни. Через несколько минут она сказала:

— Мне, знаешь ли, надо работать. Можешь не беспокоиться, я не помешаю твоим интрижкам.

Ее тон был таков, что раздражение Джейка стремительно переросло в злость.

— Чем я занимаюсь — не твое дело! — огрызнулся он.

— Конечно, нет. Я так и сказала.

Анни встала и удалилась в студию Руфуса. Джейк выплеснул злость, отмывая кухню до тех пор, пока полы и стол не засияли неестественной чистотой и во всей квартире не осталось ни одной грязной тарелки. Потом он извлек из рюкзака свою записную книжку с длинным перечнем имен. Мари-Жозеф давно уже сменила Сюзанна, ее — Мартина, а ту — Пепита, но все они, как обнаружил Джейк, обойдя в этот канун Нового года половину Парижа, были уже куда-нибудь приглашены. Джейк испытывал острую жалость к самому себе и уже начал раскаиваться, что так опрометчиво уехал из Марселя. Возвращаясь домой, он нашел на полу у входной двери букет, адресованный «мадемуазель Анни Шварц». За дверью надрывался граммофон; Джейк сообразил, что Анни просто не слышала звонка.