Состав дернулся. Анни крикнула:

— И потом, если я уеду в Англию, меня все равно интернируют!

Поезд медленно двинулся мимо платформы. Джейк в отчаянии в последний раз рванулся к ней.

— Анни!

— Поезжай домой, Джейк! — крикнула она. — Ты должен позаботиться о семье. Наци вышлют всех англичан. Ты должен…

Ее слова утонули в лязге колес и рыданиях тех, кто оставался на платформе. Джейк повернулся и начал проталкиваться назад, к выходу. Улицы были запружены, и только через час он добрался до квартиры. Там он налил себе большой стакан бренди и выпил, то проклиная Анни, то чуть не плача от тоски по ней. Потом включил радио и услышал, что немцы уже в Понтуазе, всего в тридцати километрах от Парижа. Сунув руку в карман за сигаретами, он наткнулся на давешнее письмо от Фейт. Перечитав его, Джейк заткнул бутылку пробкой, сполоснул лицо холодной водой и побросал в рюкзак кое-что из вещей. Потом вышел на улицу, даже не подумав запереть дверь.

Он двинулся в южном направления, по пути взвешивая свои шансы. Судя по тому, что творилось на Гар д'Аустерлиц, бесполезно было пытаться покинуть город на поезде. По радио говорили, что основные дороги блокированы автобусами и автомобилями, многие из которых стоят без бензина. Джейк шел, размышляя, как ему быть, и вдруг увидел у церковной ограды кучу велосипедов. Он выбрал самый новый и прочный, оседлал его и покатил прочь из города. «Правила Мальгрейвов, — напомнил он себе, когда мышцы ног начали болеть, а лицо покрылось бисеринками пота: — что бы ни случилось, держаться друг друга».

Даже замок Ла-Руйи стал другим. Квартиранты, как Феликс, как Гай, разбежались по своим уголкам земли, и подспудное напряжение ощущалось, словно запах озона во время дальней грозы. И все же до июня ничто не могло поколебать решения Ральфа остаться с семьей во Франции. Когда по радио сообщили, что немцы вышли к Парижу, Ральф весь день ругался и пил, а наутро поднялся с новой идеей. Париж может пасть, Тур может пасть, Бордо может пасть, но Ла-Руйи — никогда. Набрав по всем сараям лопат, он организовал рытье ловушек для танков. С помощью дочерей и Рейно, мастера на все руки, он вырыл глубокие ямы вокруг замка и накрыл их досками. Под его руководством Женя, Сара и Поппи сволокли в погреб копченые окорока и мешки с бобами и рисом. Ральф обследовал полки с провизией, бутылки вина и одобрительно кивнул:

— Мы сможем продержаться тут несколько недель. Мы еще покажем этим ублюдкам!

На следующий вечер он позвал Фейт и Николь на чердак. Оттуда они все втроем вылезли на крышу. Ральф захватил с собой три деревянные крестовины. С крыши хорошо просматривалась серебристая полоска Жиронды и зеркальная поверхность моря вдали. Ральф приложил ладонь козырьком ко лбу.

— Оружие мы расставим здесь, — он показал на трубу и на выступы по углам парапета, — здесь и здесь, — и установил крестовины на обозначенные места. — Это чтобы было удобнее целиться.

Фейт и Николь переглянулись.

— А во что мы будем стрелять, пап?

— В кого, а не во что. В «гансов», конечно.

Фейт потянула его за рукав.

— А когда Джейк вернется, мы поедем в Англию, да?

— В Англию? Никогда! — Он нырнул в слуховое окно. — Пойду на кухню, помогу Жене делать гранаты.

Фейт опустилась на крышу, привалившись спиной к трубе, и внезапно почувствовала себя совершенно беспомощной. Николь присела рядом с ней и тихо спросила:

— Если это случится… Если они придут сюда, Фейт… Как ты думаешь, все это хоть как-то нам поможет?

В ту минуту Фейт представлялось весьма вероятным, что они действительно останутся тут и через несколько дней она увидит, как бронированные машины ползут через лес, окружающий Ла-Руйи, и тяжелые колеса давят цветы, оставляя на земле глубокие шрамы. При мысли об этом у нее сводило живот от ужаса. Она молча покачала головой.

— Я не стану прятаться в погребе! — заявила Николь. — Там темно и летучие мыши.

Фейт сказала:

— Мама хочет уехать в Англию. Я ее спрашивала.

Какое-то время они сидели молча, поджав колени к подбородкам, и смотрели, как последние всполохи заката гаснут в темнеющем небе. Наконец Фейт с отчаянием в голосе произнесла:

— Мы должны его переубедить.

— Как? — сердито спросила Николь. — Папа тебя и слушать не станет.

— И маму тоже.

— А Джейка нет.

— Джейк скоро приедет.

— Свин он все-таки, что так долго не едет. Чертов свин! Вот кто должен был бы поговорить с папой.

— Папа никогда Джейка не слушал, ты же знаешь. Тем не менее я ему написала. Со дня на день он будет дома. Он обещал.

Небо совсем потемнело. Над горизонтом вспыхнула первая яркая звездочка. Сестры переглянулись и хором прошептали:

— Женя.

К вечеру вторника Джейк добрался до Этампа, всего в сорока километрах к югу от Парижа. Дороги были забиты всевозможными средствами передвижения: автомобилями, грузовиками, телегами; Джейк видел даже древний вагон от конки. Все это напомнило ему его бегство из Испании. Бесконечную пробку, образованную в основном брошенными машинами, трудно было преодолеть даже на велосипеде. Злость и отчаяние беженцев были почти осязаемы, и Джейк терзался мыслью, что покинул Париж слишком поздно. «Если случится что-то плохое, Джейк, если… Ты ведь приедешь к нам, правда?» — неотступно звучал у него в голове голос Фейт, а перед глазами стояла картина: его родители и сестры в таком же лагере для интернированных лиц, как Аржеле.

Ночь он провел в придорожной канаве, как и тысячи других беженцев. Наутро, поднявшись пораньше, выбрал первую попавшуюся тропинку, ведущую от шоссе, и свернул на нее. Он ехал мимо стада волов, через пшеничное поле и несколько раз останавливался в тени огромных, поросших лишайником буков, чтобы свериться с картой.

Пробираться на велосипеде сквозь высокие травы и бесконечные овражки было крайне утомительно, но в конце концов Джейк попал на узкую и извилистую, но зато совершенно пустую дорогу. Он мчался по ней со всей скоростью, на которую был способен, пока длинные тени сумерек не начали заслонять путь. Тогда Джейк положил велосипед на траву, свернулся калачиком рядом и в считанные минуты заснул.

Он проснулся рано утром от того, что его лицо облизывала корова. Позавтракав консервированными персиками и допив остатки воды из фляги, Джейк снова двинулся в путь. Ближе к полудню, когда солнце начало припекать, он остановил телегу с сеном и попросил возницу в обмен на остатки бренди подбросить его до ближайшей деревни. Возница сплюнул и ничего не сказал, но бренди взял и позволил Джейку закинуть велосипед в телегу и забраться туда самому. Джейк растянулся на сене и моментально уснул, а проснулся с обгоревшим носом в деревне под Питивье. В данный момент все ее население состояло из солдат и брошенных псов. И те, и другие одинаково бесцельно слонялись по улицам. Во всех лавочках и забегаловках провизия давно кончилась, но Джейк заработал немного клубники, потрудившись на огороде у какой-то старушки. Он спросил, почему она не бежит от немцев. Она пожала плечами и ответила:

— Солнце сожгло весь урожай, а засуха погубила рассаду. Что мне теперь немцы?

Она наполнила водой флягу Джейка, пожелала ему удачи и ушла дальше пропалывать грядки.

За деревней Джейка снова захватил поток беженцев. Он медленно двигался в общей массе, когда вдруг услышал звук, от которого похолодел. На мгновение он снова очутился в Испании, на дороге из Барселоны, под пулеметами легиона «Кондор». Запрокинув голову, Джейк увидел с полдесятка серебристых черточек на фоне голубого, как незабудка, неба. Он прикрыл ладонью глаза от солнца, чтобы получше разглядеть самолеты, и сердце у него заколотилось, как кузнечный молот: он узнал немецкие. Джейк огляделся в поисках укрытия, заметил неподалеку подходящую канаву и швырнул туда велосипед. Он понимал, что без велосипеда у него нет никаких шансов добраться до Ла-Руйи вовремя. Потом, под аккомпанемент панических женских воплей, принялся бесцеремонно вытаскивать из машин детей и относить их туда же, в канаву, успев помочь немощному старику укрыться под деревом. Когда бомбы упали, Джейк почувствовал сотрясение почвы раньше, чем услышал разрывы. Он лежал в канаве, прикрывая руками голову, и внезапно, вытесняя страх, в нем поднялась волна ярости. Когда бомбежка закончилась и самолеты улетели, Джейк поднялся и огляделся. Однажды он уже видел это: исковерканное железо автомобилей, черные воронки на пшеничном поле, расколотые деревья и трупы, лежащие в неестественных позах. Беженцы, с побелевшими от ужаса и потрясения лицами, зашевелились, и исход возобновился. Джейка вновь обуял страх, что он не успеет вовремя попасть в Ла-Руйи. В эту минуту он презирал себя за то, что, как последний дурак, потратил столько времени зря из-за Анни, которая на самом деле вовсе его не любила. Он снова съехал с главной дороги и покатил, яростно нажимая на педали.