Вкруг лампы за большим столом

Садятся наши вечерком.

Поют, читают, говорят,

Но не шумят и не шалят.

Тогда, сжимая карабин,

Лишь я во тьме крадусь один

Тропинкой тесной и глухой

Между диваном и стеной.

Меня никто не видит там,

Ложусь я в тихий мой вигвам.

Объятый тьмой и тишиной,

Я — в мире книг, прочтенных мной.

Здесь есть леса и цепи гор,

Сиянье звезд, пустынь простор —

И львы к ручью на водопой

Идут рычащею толпой.

Вкруг лампы люди — ну точь-в-точь

Как лагерь, свет струящий в ночь,

А я — индейский следопыт —

Крадусь неслышно, тьмой сокрыт...

Но няня уж идет за мной.

Чрез океан плыву домой,

Печально глядя сквозь туман

На берег вычитанных стран.

Луг был скошен, пуст и гол.

Чью-то норку я нашел

И солдатика впустил,

Чтобы там он погостил.

Вышли травы из земли,

Маргаритки расцвели.

И остался под травой

Мой солдатик боевой.

Дни покоса настают,

Скоро косы отобьют.

Сотня кос поднимет звон,

И солдатик выйдет вон.

Оловянный твердый взгляд

Поднял в небо мой солдат.

В облака навел свое

Оловянное ружье.

Я же знал, что на лугу

Разыскать его смогу!

Но не рад солдат совсем,

Неподвижен он и нем.

Не неделю и не две

Прожил он в густой траве.

Я хотел бы так пожить

И луга посторожить.

Там, где стебли, как леса,

Он увидел чудеса.

Он смотрел до темноты,

Как вокруг росли цветы,

Как на тонкий стебелек

Опускался мотылек,

Как, забыв свои дела,

С мошкой спорила пчела.

Он не скажет ничего.

И солдата моего

Я на полку уложу.

Сам про все я расскажу.