— Подними голову, дитя мое, — раздался надо мной женский голос.

Я послушно повиновалась.

Женщина была не старше меня, я уверена, но обращалась ко мне как к ребенку.

Охранник снова пнул меня ногой.

— Пожалуйста, купите меня, госпожа, — пробормотала я заученную фразу.

— Совершеннейшая дикарка, — рассмеялась женщина. — Это так забавно!

— Я подобрал ее в степи, — пояснил Тарго; он опасался, как бы мое присутствие в демонстрационной шеренге не было сочтено за наличие у него дурного вкуса в подборе невольниц, и поэтому поспешил заверить женщину в том, что такая неказистая девчонка, как я, досталась ему совершенно бесплатно и что сам он никогда бы не стал меня покупать для своего невольничьего каравана.

Я посмотрела на женщину. Она ответила мне спокойным, уверенным взглядом. Глаза ее под легкой вуалью лучились приветливой улыбкой. Она казалась такой красивой! Такой недосягаемо прекрасной! Я не могла больше выдержать ее взгляд.

— Ты можешь опустить голову, дитя мое, — не без участия сказала женщина.

Я с благодарностью низко опустила голову. Я была раздосадована тем, какие чувства меня переполняли, как я себя вела, но ничего поделать с собой была не в силах. Она была такой величественной. Я чувствовала себя перед ней полным ничтожеством!

Остальные девушки тоже застыли, низко склонив головы и преклонив колени перед этой удивительной женщиной. Они, как и я, были всего лишь недостойными рабынями, закованными в кандалы, с невольничьим клеймом на теле — ничтожествами по сравнению с ней, человеком свободным!

Меня душили слезы отчаяния.

Словно сквозь густую пелену до меня донесся скрип деревянных колес и мелодичный перезвон подвешенных к шеям босков крошечных колокольчиков. Тарго согнулся в подобострастном поклоне, провожая угодническим взглядом медленно проезжающий мимо фургон. Ноги сопровождающих свободную женщину охранников протопали по пыли в каком-нибудь ярде от наших низко склоненных голов.

Едва лишь процессия удалилась на достаточное расстояние, Тарго расправил плечи. На лице у него блуждала странная улыбка. Он казался чрезвычайно довольным чем-то.

— По фургонам! — скомандовал он, потирая ладони.

— По фургонам! — подхватили команду охранники. Мы стали возвращаться на свои места.

— Кто она такая? — кивнул вслед удаляющейся процессии седой одноглазый охранник.

— Госпожа Рена из Лидиса, из касты строителей, — ответил Тарго.

И снова мы, скованные цепями внутри своего фургона, двинулись в путь по бескрайним горианским степям к далекому Лаурису.

В этот день мы рано остановились на ночевку, выбрав место неподалеку от небольшого ручья. Девушки под присмотром охранников занялись выполнением различных работ по обустройству лагерной стоянки. Они вычищали фургоны и купали босков, носили воду и собирали хворост. Иногда их допускали до приготовления пищи. Нас с Ютой, привязанных одна к другой кожаным ремнем за горло, в сопровождении охранника послали в лес собирать ягоды. Ягод в этих местах было не очень много, и набрать выданные нам большие корзины оказалось не так-то просто. Я потихоньку воровала ягоды из корзины Юты и потому наполнила свой кузовок первой. Нам не позволялось есть ягоды, и не думаю, чтобы Юта нарушала запрет, однако сама я частенько отправляла в рот ягодку-другую, когда охранник не обращал на меня внимания. Если бросать в рот ягоды по одной, а не целыми пригоршнями, ни губы, ни подбородок никогда не будут вымазаны соком и никто не догадается, что ты их ела. Юта, очевидно, даже не подозревала об этой маленькой хитрости. Бедная, маленькая, простодушная глупышка!

Когда мы вернулись в лагерь, уже начинало темнеть. Я была очень удивлена, увидев разложенный возле нашего фургона небольшой костер, из которого торчали рукояти тавродержателя для проставления клейма на теле у невольниц.

Вскоре нас накормили и позволили посидеть у своих фургонов. Мы были связаны длинным кожаным ремнем, затянутым у каждой из нас на лодыжке левой ноги.

Внезапно охранники всполошились и схватились за копья.

Из опустившейся на землю ночной темноты выступили два вооруженных воина. Они толкали перед собой упирающуюся женщину. Лицо у нее было расцарапано, а руки, скрытые блестящим шелковым одеянием, скручены за спиной толстым ремнем. Когда ее бросили на землю, к ногам Тарго, мы с девушками хотели было к ней приблизиться, но охранники тупыми концами копий отогнали нас прочь. Женщина отчаянно пыталась встать на ноги, но ей не позволили подняться. Ее невидящий взгляд блуждал по лицам окруживших ее мужчин. Она словно не верила в реальность происходящего.

Тарго распустил на висящем у него на поясе кожаном кошеле шнурок, вытащил из него одну за другой сорок пять золотых монет и вручил их одному из пришедших воинов. Девушки онемели от изумления. Это была фантастически высокая цена. И главное, он даже не торговался! Все поняли, что сумма была обговорена заранее. Воины молча приняли из рук Тарго золото и тут же снова растворились в темноте.

— Ты поступила глупо, взяв себе в охрану наемников, — затягивая шнурок на кошеле, заметил Тарго лежащей у его ног женщине.

— Пожалуйста! — воскликнула она. — Пощадите!

Тут я ее узнала. Это была та самая женщина, которую сопровождала свита из сорока охранников, — Рена из Лидиса.

Я почувствовала легкое удовлетворение.

— Пожалуйста! — тихо всхлипывала молодая женщина. — Прошу вас!

— У тебя есть обожатель, — сообщил ей Тарго. — Это один капитан с Тироса. Он положил на тебя глаз еще прошлой осенью в Лидисе. Мы договорились, что, если я сумею доставить тебя в Ар, он купит тебя на закрытых частных невольничьих торгах и отвезет в свои Сады удовольствий, на Тирос. Я получу за тебя сотню золотых!

У девушек вырвался изумленный крик.

— Кто он? — жалобным голосом спросила молодая женщина.

— Узнаешь, когда тебя ему продадут, — ответил Тарго. — Кейджера не должна проявлять любопытство. Ты можешь быть за это наказана.

Мне вспомнилось, как на Земле рослый человек, предводитель моих похитителей, говорил мне то же самое. Очевидно, это была горианская пословица.

Женщина рассеянно покачала головой.

— Вспомни, — насмешливо произнес Тарго, — может, ты вела себя с кем-нибудь слишком жестоко? Может, ты убила кого-нибудь? Или не выказала кому-то почестей, которых тот был достоин?

Женщина выглядела ошеломленной и испуганной.

— Раздеть ее! — приказал Тарго.

— Нет! Нет! — разрыдалась женщина.

Ей развязали руки и сорвали с нее одежду.

После этого ее привязали к большому колесу нашего фургона. Широким кожаным ремнем ее правую ногу плотно прихватили к одной из длинных спиц, у самого обода колеса. Я удивилась: у меня клеймо стояло на левом бедре. Мы молча наблюдали за процессом клеймения.

Женщина дико закричала и прижалась щекой к грязному ободу.

Девушки обступили ее плотной стеной.

Голова у нее была запрокинута. По щекам катились слезы.

— Подними голову, дитя мое, — сказала я ей.

Молодая женщина попыталась приподняться, уставясь на меня невидящим взглядом.

Во мне вспыхнуло глухое раздражение.

Она была обнажена, я — носила невольничью рубаху! Она была в большей степени рабыня, чем я!

Вне себя от ярости, я ударила ее по лицу.

— Рабыня! — закричала я. — Рабыня!

Охранник оттащил меня прочь. Юта подошла к женщине и обняла ее за плечи.

Я почувствовала к ней неприязнь.

— По фургонам! — распорядился Тарго.

— По фургонам! — подхватили приказ охранники.

Вскоре мы снова лежали на своих местах, прикованные цепями к центральному брусу.

Новую невольницу поместили в наш фургон, ближе к заднему борту, Руки и ноги у нее были крепко связаны, чтобы она не могла повредить свежепроставленное клеймо. На голову ей надели длинный, плотно облегающий капюшон, а рот заткнули кляпом, чтобы ее стоны и рыдания не мешали отдыхать остальным.

Охранники криками начали подгонять впряженных в повозки босков, и вскоре фургон снова неторопливо тронулся в путь по холмистым степям, залитым серебристым светом трех горианских лун.