Капитан протиснулся в кабину и сел рядом, что-то прокричав. Ему не удалось перекрыть шум винтов, и тогда он просто сделал знак рукой –"взлетаем".

Пилот кивнул и тронул штурвал.

"Чоппер" дрогнул и чуть покачнулся. Земля резко провалилась вниз и вправо, а вместо нее возникло зеленое бескрайнее море джунглей. По верхушкам пальм бежали волны, когда ветер касался их своим дыханием.

“Хьюи" заскользил по невидимой горке, совершая прощальный круг, словно пилот отдавал долг памяти погибшим. Так было заведено.

На обратном пути в лагерь "похоронная команда" наткнется на вьетконговскую засаду. И врач, единственный, знающий имя погибшего парня, умрет, прошитый навылет автоматной очередью.

А еще через день погибнет пилот. Его "Ю-21Б" собьют над джунглями, во время очередного боевого вылета. Он даже не успеет осознать, что умер. Ракета, пущенная "мигом", разнесет "Чоппер" на куски, превратив тело пилота в кровавую мешанину из костей и плоти.

“Джип" негра-капитана подорвется на мине по дороге в Сайгон, куда он поедет для того, чтобы улететь домой, в Нью-Йорк.

Он не видел снов. Совсем. Да, впрочем, его это и не волновало. Его вообще ничто не волновало. Его и НЕ МОГЛО ничто волновать, потому что он был унисолом. Универсальным солдатом. А у универсального солдата не должно быть эмоций. Волнение – приоритет людей. Он же был СОЛДАТОМ. Для него существовало только одно – приказ. Приказ был смыслом его жизнедеятельности. Полученная команда должна быть выполнена. Вот и все, что он знал. Вся его жизнь – если, конечно, это можно было назвать жизнью –умещалась в короткие клочки бодрствования, вкрапленные в бескрайний, как океан, сон. Иногда в нем просыпалось что-то. Какие-то цветные картинки. Они роились в голове, словно поток яркого праздничного конфетти, но ни разу не сложились во что-нибудь понятное, не обрели незыблемости настоящей памяти. И поэтому не трогали его, а иногда даже раздражали. Возможно, это были воспоминания, но он не знал такого понятия. У него не было воспоминаний, потому что воспоминания опять-таки являлись чем-то, присущим людям, а он, хотя и выглядел, как человек, фактически таковым не являлся.

У него не было даже имени, только код – "джиэр'44". Вот то, что было необходимо знать для оптимального функционирования. Код и приказ.

Он не мог ощущать боли, ему были не страшны ранения, полученные в результате боевых действий. Окружающий его мир "джи-эр'44" воспринимал сквозь призму бесстрастной видеокамеры. И это не было миром в том смысле, в каком его понимают люди. Был плацдарм, поле боя, полигон для выполнения возложенной на него задачи. Успешного выполнения. Для унисола не существовало невыполнимых заданий. Приказы лишь делились на две категории – легковыполнимые и трудновыполнимые. Но и в том, и в другом случае "джи-эр'44" действовал четко и уверенно.

С точки зрения людей, унисолы совершали невозможное. И в этом заключалось одно из главных отличий между человеком и универсальным солдатом. Унисолы могли делать то, что было не под силу человеку, но в свою очередь люди имели преимущество перед универсальным солдатом. Они жили, думали и принимали решения САМИ. Исходя из собственных желаний и потребностей. Унисол же только получал и выполнял приказы. Он был куклой. Манекеном. У людей это называется "зомби". Выполнив приказ, универсальный солдат возвращался на базу и забывался в долгом черном сне без сновидений. Специальный укол стирал из его памяти все события предыдущего дня, и, проснувшись для выполнения следующего задания, он уже ничего не помнил. Совсем.

Их было десять. Десять крепких отличных солдат с прекрасными боевыми качествами. Находясь в состоянии бодрствования, унисол мог управлять любой техникой, стрелять без промаха, отлично классифицировать любое оружие, быстро плавать, бегать, выдерживать невероятные физические нагрузки, словом, делать все то, что необходимо для успешного выполнения возложенной на него задачи.

Единственное, что было НЕОБХОДИМО УНИСОЛУ – холод. Ледяной холод. Иначе он мог погибнуть от перегрева. На руке каждого из десяти универсальных солдат был закреплен специальный датчик, сигнализирующий о потребности охлаждения. Если на датчике загорался красный огонек и начинал попискивать звуковой сигнал, унисол был обязан вернуться в морозильную камеру. Подобное происходило, если солдат находился на воздухе более суток без охлаждения.

Такое случалось крайне редко. Специалисты, наблюдающие за жизнедеятельностью универсальных солдат, старались не допускать подобного. Перегрев мог привести к гибели солдата, а это означало колоссальные потери в финансовом отношении. Один унисол обходился армии в пятьдесят миллионов долларов. Поэтому за состоянием универсальных солдат следили очень тщательно.

Исходя из соображений безопасности, в тело каждого из них были имплантированы датчики, указывающие, где в данный момент находится тот или иной солдат.

Все десять находились под контролем специальной лаборатории, разместившейся в кузове гигантского трайлера, приспособленного для этих целей. Громадный кузов, стенки которого были сделаны из особо прочной легированной стали, крепился на массивной платформе. При том, что грузовик казался неповоротливым и тяжелым, мощный, сделанный на заказ шестнадцати цилиндровый двигатель позволял развивать скорость до ста двадцати миль в час.

К услугам унисолов был также специальный самолет, благодаря которому отряд мог быстро оказаться в любой точке Соединенных Штатов.

Сейчас самолет направляются на запад. В его огромном чреве замер грузовик-трайлер. В нем, застыв в холодных высоких креслах, спали унисолы.

Невада. Военный аэродром в 15 милях от Хендерсона.

Пять приземистых темно-зеленых "джипов" выехали на рулежную дорожку и покатили по ней в дальний конец взлетно-посадочной полосы. Следом за ними плавно мчался шикарный "линкольн" цвета мокрого асфальта. Он был похож на сонную рыбину, скользящую в быстром потоке. Палящее солнце раскалило бетон, и над ним повисло жаркое марево, причудливо искажая знакомые формы предметов. Песок колыхался, и создавалось ощущение, что это горячее расплавленное золото стекает на бетон желтыми каплями. Маленькая башенка, стоящая в самом конце аэродрома, дрожала в поднимающихся к небу воздушных потоках, словно собиралась вот-вот рассыпаться.

"Линкольн" замедлил ход и остановился. Юркие "джипы" развернулись, окружая его широким кольцом. Дверца лимузина открылась, и из него выбрался плотный приземистый человек в камуфляжном костюме с погонами полковника на плечах. Голову его украшал черный берет, а рукав – эмблема военной разведки.

Крепко сбитое мускулистое тело, широкая шея, упрямая, чуть выдающаяся челюсть производили впечатление достаточно сильного человека, только-только пересекшего границу сорокалетия. На деле же полковнику было за пятьдесят. Об этом ему напоминали морщинки на загорелом лице и начавшая появляться в коротко стриженных волосах седина.

Полковник сделал шаг от машины и остановился, глядя в чистое голубое небо. Черные солнцезащитные очки прятали глаза от белого диска солнца, а также от посторонних взглядов.

Никто не проронил ни слова. В воздухе повисла напряженная тишина. Наконец, над пустыней появилась маленькая серебристая точка. Она увеличивалась в размерах, пока не превратилась в огромный транспортный "Локхид". Самолет сделал круг над аэродромом, а затем быстро пошел на посадку. Громадные колеса коснулись бетона, выбросив черные облачка сгоревшей резины, и "Локхид" быстро покатился по взлетной полосе.

Полковник, не двигаясь, проводил его взглядом. Самолет сбросил скорость, но не остановился, а, медленно развернувшись, покатил назад. Двигатели ревели, выталкивая из дюз потоки горячего воздуха. "Локхид" остановился в десяти метрах от машин. Задняя створка пошла вниз, открывая темный прохладный провал грузового отделения. Военные наблюдали, как пандус коснулся земли и застыл. В ту же секунду в самолете заревел мощный автомобильный двигатель.