В 50-60-х годах оркестр п/у Эдди Рознера постоянно выступал на концертных площадках столицы с лучшими эстрадными исполнительницами: Капитолиной Лазаренко, Ниной Дордой, Марией Лукач, Майей Кристалинской, Ниной Бродской.

Личная жизнь Рознера ни для кого не являлась тайной, и все его романы начинались и заканчивались на глазах оркестра. Я не знаю, как Эдди Игнатьевич юридически оформлял свои отношения с женщинами, которые по-настоящему ему были дороги, но первой его "официальной" женой стала "дизеска" Рут Каминская, дочь актрисы Иды Каминской, известной нам по чешскому фильму "Магазин на площади" (1965). Они познакомились еще в Варшаве, в начале войны, потом у них родилась дочь Эрика. Арест Рознера разрушил семью, и, будучи в заключении на Колыме, Эдди Игнатьевич сошелся с танцовщицей Маглага Мариной Бойко, которая тоже родила ему дочь, Ирину.

Лагерный роман не имел продолжения. После амнистии Рознер оставил магаданскую подругу, вернулся в Москву и вскоре встретил новую любовь Галину Ходес; у нее был хореографический номер в его концерте. С ней он и жил в кооперативной квартире в знаменитом угловом доме, одна сторона которого обращена к Садовому кольцу (там поселились артисты Большого театра), а другая - к Каретному ряду. Эту половину дома отдали эстрадникам; тут обитали Утесов, Шуров и Рыкунин, Борис Брунов, Мария Лукач... Так что место для бывшего узника ГУЛАГа было как нельзя более престижное.

Приехав искать счастья в Москве, Лариса и Эгил сняли восьмирублевый (дешевле в центре не нашли) номер в "Украине" - той самой гостинице, где весной 58-го уже останавливались музыканты из РЭО. На следующий день их навестил Григорий Наумович Мастровой, директор рознеровского оркестра. Осмотрелся, поцокал языком и пообещал подыскать недорогое жилье поближе к Эдди Игнатьевичу. Позже Мастровой действительно нашел хорошую, просторную комнату и даже в том же доме на Каретном, в квартире некой мадам Бланк, пианистки Москонцерта. И цена была подходящей - пятьдесят целковых в месяц. Мебель имелась. К обстановке добавились лишь пианино и магнитофон, которые Шварц перевез из Риги. Мондрус рассказывала мне о встрече с Рознером:

- Эдди Игнатьевич очень любил женщин, и я сразу почувствовала на себе его голодные взгляды, такие цепкие, с головы до ног, с "остановками" на разных частях тела. Присутствие жены его не смущало...

Он сразу сел за рояль и начал наигрывать свои мелодии. Играет - и глазами ловит, как я реагирую. А мне так особенно сильно ничего не нравится. Мы вроде бы из Риги, исполняли там западный репертуар. А тут распустил перья музыкант, о котором я ничего не знала, кроме того, что он известный дирижер и очень нужный человек, у которого мы должны кормиться. И нам с Эгилом надо использовать его, чтобы найти свое место в столице. Наверное, Рознер рассчитывал на мой восторг, и мне следовало подыгрывать ему более демонстративно: "Как это мне нравится! Ах, как это изумительно!" А я молчала, глупо улыбаясь.

Он меня все время "золотком" называл и откровенно заигрывал, особенно когда Эгил болтал на кухне с его женой. Такой флирт был в порядке вещей...

Рознер загрузил Мондрус исключительно своим репертуаром, и первые репетиции проходили у него дома. Он аккомпанировал, Лариса пела, Эгил в другой комнате возился с оркестровками.

В середине октября не по-осеннему теплым солнечным утром Рознер ошарашил Шварца новостью:

- Эгил, ты слышал, Хрущева сняли? Со всех постов.

- А кто же теперь главным будет?

- Какой-то Брежнев.

Вероятно, оба подумали: будет хуже!

- А может, станет лучше,- хозяин квартиры скептически улыбнулся.

- Одно утешает - сразу ничего не меняется.

Пока Лариса разучивала "Колыбельную", "Лунный свет" "Может, нет, а может, да" и другие "непристроенные" вещи маэстро, Рознер и Шварц мотались по разным музыкальным редакциям. Несмотря на известность автора, случалось нередко и так, что каких то вещей Рознера не брали. Ему тоже, как простому смертному, приходилось преодолевать кабинетные преграды. Но вот пришла новая певица, которой светила счастливая звезда, и всю обойму песен разом приняли к производству. Чермен Касаев из Всесоюзного радио, в кабинете которого Мондрус демонстрировала принесенный "товар", удивлялся:

- Ну, такого еще не бывало, чтобы Рознер явился и ему ни в чем не отказали!

Лариса соглашалась петь все, что ни сочинит Эдди Игнатьевич, но при одном условии - он должен помочь им с пропиской в Москве. Ведь в столице Мондрус и Шварц находились, в сущности, на нелегальном положении. Маэстро твердо пообещал сделать все возможное.

На одном дыхании записали и пластинку на "Мелодии": на одной стороне шлягеры польской певицы Катаржины Боверы, с которой Рознер тогда работал на гастролях, на другой - четыре песни в исполнении Ларисы Мондрус.

Приятным подарком оказалось участие в подготовке телевизионного "Голубого огонька". Таким образом, сделав в столице ударный чин, довольная собой супружеская чета вернулась в Ригу. 7 ноября на праздничной вечеринке у родителей все сгрудились у репродуктора (передачи ЦТ в Латвии еще не принимались) и впервые услышали голос Ларисы Мондрус по Всесоюзному радио: она пела рознеровскую песню "Может, нет, а может, да".

В начале декабря Лариса вернулась в Москву (Эгил сдавал зачеты в консерватории) и почти две недели жила у Рознеров (мадам Бланк предоставляла комнату только с января), готовя программу к предстоящей поездке оркестра. Я все понимаю: строгое воспитание, чистота помыслов, твердость характера - качества, несомненно, замечательные, и все это у Мондрус имело место. Плюс такая помеха для любвеобильного маэстро, как присутствие собственной жены. Однако же ситуация все равно провокационная. Мне кажется, что подобных "экспериментов" надо всегда избегать, ибо жизнь движется не по схеме, и человеческие слабости непредсказуемы. Впрочем, во мне заговорили ревность и подозрительность. Брачный союз двух любящих сердец давно закристаллизовался, выдержав все мыслимые и немыслимые испытания.

Уладив консерваторские дела, Шварц поспешил в Москву и с ходу включился в работу. Писал оркестровки, поочередно с Мажуковым проводил репетиции оркестра. Эгил разыскал в Москве свою давнюю знакомую (еще по консерватории) латышку Гуну Голуб. Она вышла замуж за московского журналиста и теперь работала на радио редактором передачи "С добрым утром!". Послушав Мондрус, Голуб пришла в восхищение и тут же предложила:

- Лариса, для твоей карьеры в Москве надо обязательно записать песню какого-нибудь влиятельного композитора. У меня для новогодней передачи есть подходящая песенка Мурадели "Зимушка-зима". Вано Ильич - это величина, секретарь Союза композиторов.

Посмотрели текст: "Хорошо пробежать по морозцу, хорошо покидаться в снежки..." Ничего. Шварц "пробежал" на пианино мелодию - так, вполне заурядная. Мурадели для него с Ларисой - пустой звук, но игнорировать советы опытной в таких делах Голуб не следовало. Коль надумали перебраться в столицу, нельзя пренебрегать никакой работой. И "Зимушка-зима" в исполнении Мондрус прозвучала в передаче "С добрым утром!".

Рознер давно оценил возможности Мондрус, но теперь он рассчитывал и на ее мужа. В начальной фазе их отношений маэстро надеялся, что Шварц внесет в игру оркестра какое-то новое качество, добавит свежих красок. Еще в Ленинграде, послушав, как свингуют рижане, Эдди Игнатьевич убедился, что его ребята, собранные из разных духовых оркестров, по техническому уровню заметно отстают от них. Его надежды не оправдались. Не по вине музыкального руководителя. С этими музыкантами Шварц уже ничего иного, кроме того, что они умели, сделать не мог, просто у них не получалось. Понял это и Рознер. Поэтому его сотрудничество с Эгилом носило сугубо рутинный, прагматический характер: получил конкретное задание (например, сделать оркестровку новой песни) - выполнил.

31 декабря 1964 года Лариса Мондрус впервые "засветилась" на "Новогоднем огоньке", исполнив песню Рознера "Лунный свет". Всесоюзный телеэкран сделал ее имя известным всей стране.