– Но это на самом деле очень важно, – Линда снова стала серьезной. – Человек с приятной внешностью может всю жизнь прокрутиться, ничего не делая. Особенно во Франции.

– Я недостаточно хорошо знаю французский, чтобы прокрутиться, ничего не делая, – сказал Мартин весело. Он встал, ткнул сестру пальцем в макушку и направился к низенькому столику возле самого окна, который служил здесь баром, – добавить в виски льда.

– Понимаешь, Мартин, – снова заговорила Линда, – мы решили просто тебя предупредить – тактично, ненавязчиво. Мы не хотели…

– Слушайте, – сказал Мартин, не отводя глаз от окна, – вы гостей не ждете?

– Гостей? – изумился Виллард. – В такой час?

– Там какой-то человек, он смотрит сюда, – Мартин вытянул шею, чтобы разглядеть угол дома. – А к балкону приставлена лестница… Так, теперь он слез…

– Лестница! – Линда вскочила с тахты. – Там дети! – и она бросилась из комнаты наверх. Мужчины рванулись за ней.

В холле возле дверей детской горела лампочка, свет ее проникал в комнату, и Мартин разглядел две кроватки и мирно посапывающих мальчишек. Из полуоткрытой двери соседней комнаты слышался мерный храп служанки. Дав Линде и Вилларду время убедиться, что с детьми все в порядке, Мартин направился к окнам. Окна были открыты, но дорогу на балкон преграждали жалюзи, опущенные до самого пола и закрытые на крючок. Мартин откинул крючок и вышел на балкон. Балкон опирался на Колонны главного входа и тянулся вдоль всего фасада. Ночь была сырая и темная, туман еще сгустился, свет из окон первого этажа отражался в лужах и мешал смотреть. Мартин подошел к перилам и, перевесившись, стал всматриваться в темноту. Откуда-то сбоку из-за стены донесся шорох, Мартин глянул туда. На черном фоне древесных стволов быстро удалялось расплывчатое белое пятно. Мартин повернулся и ринулся через комнату мальчиков, на ходу шепнув Вилларду: «Он внизу. С той стороны».

Мартин мчался вниз, прыгая через три ступеньки, за ним мчался Виллард. Мартин распахнул входную дверь, прогромыхал по гальке, устилавшей подъездную аллею, и, минуя лестницу у балкона, бросился за угол. Виллард успел на ходу прихватить в нижнем холле фонарик, но фонарик был слабый, и луч его бессмысленно тыкался то в мокрый склон, поросший густой травой, то в чащу кустов и деревьев, где скрылся незваный гость.

Уже без особой надежды на успех Мартин и Виллард некоторое время продирались сквозь эти заросли, царапаясь о кусты, вспахивая кучи мокрых, набухших, как губка, прошлогодних листьев и резко поводя лучом то в одну, то в другую сторону. Они двигались молча, злоба кипела в них, и попадись им сейчас тот человек, ему бы от них не уйти, разве что он был бы вооружен и готов на все. Но они никого не нашли и ничего больше не услышали.

Прошло еще минут пять, и Виллард сдался.

– Это все без толку, – сказал он. – Пошли назад.

В молчании они повернули к дому. Подойдя к лужайке, они увидели Линду: жалюзи в детской были подняты, и свет, падающий на балкон, выхватывал ее из темноты. Перегнувшись через перила, Линда все отталкивала лестницу, пока, наконец, лестница, покачнувшись, не свалилась на землю.

– Нашли? – окликнула она Мартина и Вилларда.

– Нет, – сказал Виллард.

– В доме все на месте, – сказала Линда. – Он даже не попал внутрь. А лестница эта – наша. Садовник днем лазил и, наверное, забыл ее здесь.

– Иди домой, замерзнешь на балконе, – сказал Виллард.

Мартин и Виллард в последний раз окинули взглядом темную лужайку и неясные очертания стеной стоящего за ней леса. Они подождали, пока Линда уйдет с балкона и закроет жалюзи. Потом вошли в дом. Мартин остался внизу, а Виллард поднялся наверх, еще раз взглянуть на детей.

Гостиная уже не казалась Мартину такой веселой и уютной, как раньше.

Когда Виллард с Линдой спустились вниз, Мартин стоял у окна, через которое он заметил лестницу и человека на лужайке.

– Надо же быть таким идиотом! «Вы гостей не ждете?» – он горестно помотал головой. – Это ночью-то!

– Ну что с тебя взять, ты же только что из Калифорнии, – сказала Линда.

Они засмеялись, и сразу стало легче на душе. Виллард долил всем виски.

– Мне бы притвориться, что я его не заметил, – сказал Мартин. – Отойти от окна как ни в чем не бывало, выйти через боковую дверь…

– Такие сообразительные люди бывают только в кино, – сказал Виллард. – А в нормальной жизни они спрашивают: «А не ждете ли вы гостей?»

– Но знаете, что интересно, – сказал Мартин, припоминая, – мне кажется, если бы я еще раз столкнулся с этим типом, я бы его узнал. Ведь, в сущности, он был от меня в пяти шагах и свет из окна падал прямо на него.

– Похож он был на преступника? – опросила Линда.

– Кто в час ночи не похож на преступника?

– Я позвоню в полицию, расскажу им, что тут у нас произошло, – и Виллард направился в холл, к телефону.

– Погоди, Джонни, – Линда протянула руку и остановила его. – Лучше утром. А то ты позвонишь, они примчатся и всю ночь не дадут нам спать.

– Но нельзя же сидеть сложа руки, – возмутился Виллард, – и смотреть, как какие-то люди безнаказанно взбираются по лестницам и ломятся в твой дом.

– Я не вижу проку в этом звонке, – сказала Линда. – Сегодня они его все равно не поймают.

– Что верно, то верно, – заметил Мартин.

– Зато они непременно полезут наверх осматривать детскую, разбудят мальчиков, напугают их… – Линда говорила сбивчиво и нервно. До этой минуты она держалась молодцом, но теперь наступила реакция, она была вся как на иголках и ни сидеть, ни разговаривать спокойно уже не могла. – Зачем все это нужно? – продолжала она. – Ты не должен быть таким упрямым!

– Кто упрямый? – изумился Виллард. – Я сказал только, что хорошо бы вызвать полицию. Я что, на этом настаивал? Мартин, скажи хоть ты!

– Ну, как сказать… – начал Мартин рассудительно, желая задобрить сестру. – По-моему…

Но Линда не дала ему договорить.

– В конце концов он же ничего не сделал! Заглянул в окно, только и всего. И не спать целую ночь из-за того, что кому-то взбрело в голову заглянуть к вам в окно, – по-моему, это глупо. Я вообще готова поклясться, что это был не грабитель…

– То есть как? – возмутился Виллард.

– А что ему здесь грабить? Драгоценностей у меня нет, а моей единственной шубе уже семь лет от роду, и ни один вор, если он в здравом уме…

– Тогда что же он все-таки делал на этой проклятой лестнице? – спросил Виллард.

– Может быть, он просто-напросто охотник подглядывать в чужие окна, – предположила Линда.

– Просто-напросто! – Виллард залпом проглотил свое виски. – Если ты ходишь целый день в чем мать родила, не задергивая при этом штор…

– Ну не будь таким ханжой, – сказала Линда. – Кто меня здесь видит, кроме бурундуков?

– Здесь! Если бы только здесь! А то где бы мы ни жили. Ох, эти современные женщины! – Он с горестным видом повернулся к Мартину. – Вот женишься – сам увидишь: половину времени ты будешь бегать и задергивать шторы, если ты, конечно, не хочешь, чтобы вся Америка любовалась тем, как твоя жена одевается и раздевается.

– Не ханжи, Джон, – Линда повысила голос. – Ну кому в этой глуши может прийти в голову…

– Мне, – сказал Виллард, – и этому типу с лестницей тоже, видимо, пришло в голову.

– Кто знает, что у него было на уме? Ладно, я сдаюсь. С сегодняшнего дня начинаю задергивать все шторы до единой. Но все равно это ужасно. Так жить в своем собственном доме. Как в тюрьме.

– Изредка накидывать на себя халат – это, ей-богу, не значит жить как в тюрьме, – заметил Виллард.

– Джон, – произнесла Линда колючим голосом, – у тебя ужасная привычка: ты становишься ханжой в самые решительные моменты жизни.

– Дети, дети, – вмешался Мартин, – у меня сегодня выходной.

– Извини, – сразу оборвал спор Виллард, а Линда принужденно засмеялась.

– Вам бы собаку купить, – сказал Мартин.

– Он терпеть не может собак. Он предпочитает жить в склепе, – и Линда принялась гасить лампы в гостиной.