Так как я очень затосковал, то мой друг сказал мне, что он покажет мне мой родной дом. С этой целью он повёл меня в колонистскую баню, которая в тот день не толклась.

Мы вошли в пустую парилку, Вася-с-Марса взял таз и наполнил его холодной водой из-под крана. Затем он вынул из кармана куртки маленькую бутылочку, а из той бутылочки выкатил на ладонь голубую пилюльку с горошину величиной. Эту пилюльку он бросил в таз с холодной водой. Вода помутнела, потом стала похожей на студень, а затем стала гладкой и блестящей, как металл.

– Думай о том, что хочешь увидеть, – приказал Вася.

И вдруг в тазу возникла моя комната, и в ней отец и мать. Отец стоял на стремянке, а мать подавала ему кусок обоев, намазанный клейстером. Мои родители заново оклеивали комнату, и 90 процентов из 848 изображений «Люби – меня!» были уже погребены под дешёвыми зелёными обоями. Оставался только один узкий просвет, откуда на меня глядели ещё незаклеенные портреты красавицы. Казалось, «Люби – меня!» смотрела персонально на меня и просила не забывать её. Но вот отец поднёс к стене последний кусок обоев, провёл по нему тряпкой, чтобы сгладить складки, – и всё было кончено.

– Комната как новенькая, – удовлетворённо сказал он матери, спускаясь со стремянки. – Теперь мы сможем сдать её жильцам, а деньги будем посылать нашему Виктору, нашей гордости. Пусть он смело двигается по научному пути!

Факт заклеиванья обоями красавицы «Люби – меня!» настолько огорчил меня, что Вася стал опасаться за моё здоровье.

– Кореш мой земной! – обратился он ко мне однажды. – Не могу ли я чем утешить тебя? Может, тебе надоело жить в колонии?

– Увы, – ответил я, – горе моё не поддаётся исправлению. А в колонии жить мне не так уж плохо, и ребята здесь хорошие. Единственно, что меня огорчает, так это то, что некоторые из них любят врать. Ведь ты и сам знаешь, что стоит вечером воспитателю уйти из спальни, как они начинают рассказывать такие приключения из своей жизни, что я краснею за них всем телом. Я с детства не выношу лжи.

– Попробую помочь тебе, – сказал Вася-с-Марса.

Как раз в то самое время у нас проводилась силами колонистов побелка потолков. Когда дошла очередь до нашей спальни и в ведре была разведена белая литопонная краска, Вася вынул из кармана маленькую плоскую коробочку, а из коробочки – конвертик с каким-то порошком. Он объяснил, что у них такой порошок примешивают к бумажной массе, но для чего – я так и не понял. Вася же этот порошок высыпал в ведро с краской.

Едва мы побелили потолок, как выяснилась интересная подробность: теперь, когда кто-нибудь, рассказывая о своих приключениях, начинал лгать, белый потолок нашей спальни моментально краснел. И чем сильнее была ложь, тем сильнее он краснел, вплоть до густо-пунцового цвета. Затем, когда рассказчик переходил к правде, потолок опять становился белым. Благодаря этому мероприятию ребята стали гораздо правдивее.

Что касается меня, то я ни разу не заставил краснеть потолок.

Однажды я заметил, что Вася-с-Марса, койка которого находилась рядом с моей, спрятал под матрас пайку сухарей, которую ему полагалось съесть за завтраком. На мой вопрос, зачем ему сухари, он ответил, что скоро собирается домой и поэтому делает заначку на дорогу. Ведь в пути ему понадобится пища.

Тогда и я стал откладывать для него утренние пайки, и вскоре у моего друга получился довольно солидный запас.

И вот как-то рано утром Вася тихонько разбудил меня и сообщил, что пора ему в отлёт. Тогда я снял с подушки наволочку, в неё мы уложили сухари и бесшумно вылезли через окно в парк. Вскоре мы поднялись в горы, затем спустились в безлюдную долину, а потом опять взошли на гору, поросшую кустарником. Здесь Вася отыскал пещеру, совсем незаметную снаружи, и мы вошли в неё, раздвигая кусты.

В глубине пещеры я увидал большой металлический предмет. По форме он напоминал бидон для молока, только очень большой по размеру.

– Помоги мне выкатить это средство сообщения, – сказал Вася. – В нём-то я и отлечу.

Я нажал плечом на эту штуку, но она и не пошевелилась, она весила много тонн.

– Ах, мать честная, чуть не забыл, – спохватился Вася и громко произнёс какое-то слово на непонятном языке. Баллон сразу стал лёгким, и мы без труда выкатили его из пещеры.

Здесь Вася-с-Марса сказал другое слово, и в борту баллона открылась дверца. Вася вошёл внутрь, вытряхнул сухари в какой-то ящик и честно вернул мне казённую наволочку. Внутри баллона были сплошь кнопки и кнопки, и ещё я заметил там кресло, вроде зубоврачебного. Затем мы встали с моим другом на площадке, у самого обрыва, и Вася сказал:

– Когда я войду внутрь средства сообщения и закрою за собой люк, ты кати меня в этой штуке к обрыву и смело сбрасывай вниз. Это необходимо для взлёта. Не бойся, со мной ничего не случится. А чтоб не подумали, что я погиб, я приготовил документ, ты его отдай в колонии. – И он подал мне бумажку, на которой было написано:

СПРАВКА

В отлёте моём прошу никого не винить. Отбываю в полном здравии, умственном и физическом. Сердечно благодарю за гостеприимство.

Ваш в доску – Вася с/М.

– Вася! – воскликнул я с волнением. – Теперь, когда мы расстаёмся, скажи мне точно, откуда ты явился и куда возвращаешься?

– Не скажу тебе об этом для твоей же пользы, – ответил мой друг. – Ибо если ты мне поверишь, то ты можешь сойти с ума.

– Вася, но ты, надеюсь, не ангел? – спросил я. – Ведь если ты ангел, то я могу впасть в религиозный дурман.

– Гад я буду, если я ангел! – воскликнул мой друг на беспризорничьем жаргоне. – Можешь быть спокойным: ангелов нет и не предвидится.

В заключение нашей беседы Вася спросил, нет ли у меня каких-либо заявлений и пожеланий. В ответ я высказал такое желание:

– Пусть мой талантливый брат Виктор твёрдо станет на путь науки! Пусть он радует своими достижениями родителей и меня лично. Пусть ни родители, ни я никогда не разочаруемся в талантливом Викторе!

Друг мой Вася почему-то поморщился, услышав эту просьбу, но затем сказал:

– Э, не он первый, не он последний, как у вас на Земле говорится… Ладно, обещаю тебе, что твой братец сделает научную карьеру. Ещё имеются пожелания?