— Да? Я так не считаю. Но продолжим. Значит, ты утверждаешь, что скорее предпочтешь нести свой груз одна, чем позволишь мне позаботиться о тебе?

Аделина грустно покачала головой.

— Вот как раз на меня тебе и наплевать.

— С чего ты взяла?

— Потому что я тебя не интересую, — торопливо начала объяснять она. — Так же, как и ты меня. — Как бы ей хотелось, чтобы последнее было правдой. — Эрнесто, пожалуйста, дай мне самой все решить.

— А что, если я скажу тебе, что ты мне небезразлична? — настаивал он, приподняв ее голову за подбородок. — Это так, ты же знаешь.

— Нет! — Ее сердце дрогнуло при этих словах. Не стоило заблуждаться по поводу его заверений. Не добившись подчинения, теперь он пытался обольстить ее. — Не смей мне лгать. Ты говоришь мне эти слова, чтобы все получилось по-твоему.

Гримаса боли исказила его лицо.

— А разве ты делаешь не то же самое? Но в любом случае, ты ошибаешься. Как думаешь, почему я приехал на остров? Почему захотел остаться? Потому что надеялся, что мы сможем лучше узнать друг друга. Что ты начнешь верить в меня и поймешь, что произошедшее с нами в ночь смерти Федерико было неизбежно.

— Нет…

— Да. — Он провел рукой по ее шее, груди, погладил набухший сосок, и она в тревоге отстранилась. — И что бы ты ни говорила, я все еще думаю, что мы могли бы быть счастливы вместе.

— Нет. Ты говоришь не о нас. А лишь о себе и ребенке.

— И что?

— Неужели ты надеешься, что меня устроят такие отношения? — скептически воскликнула она. — Боже, ты сейчас рассуждаешь, как Федерико! От него я слышала то же самое. Что мы могли бы быть счастливы вместе: он, Паола и я. И посмотри, во что это вылилось!

— Я не Федерико.

— Нет, конечно. Но ты такой же, как он: ставишь ультиматумы, предъявляешь требования. Считаешь, что имеешь на меня какие-то права лишь потому, что я ношу твоего ребенка.

Разве это правильно? Ведь я живу своей жизнью. И мне не нужен ни ты, ни кто-либо еще.

— О, мой Бог, Аделина…

— Нет. — Ее рука протестующе взметнулась, как бы останавливая мужчину. — Ты достаточно сказал. И если считаешь, что я выйду за тебя замуж только ради того, чтобы дать ребенку твое имя, то сильно ошибаешься. У меня уже был муж, который считал, что, если он обеспечивает меня, то имеет право делать все, что, черт возьми, ему заблагорассудится… Ты ненормальный, если возомнил, что я снова соглашусь пройти через это.

Орлиные черты Эрнесто застыли.

— Еще раз повторяю тебе, я не Федерико, медленно проговорил он. — Ты думаешь, я бы стал так поступать с женщиной, которой открыто признался в любви?

В любви?

Сначала Аделина хотела обсудить это утверждение, но недоверие взяло верх.

— Не знаю, что бы ты сделал, — честно призналась она. — Но я не готова пойти на такой риск. И… если я, как ты говоришь, небезразлична тебе, лучше уйди с дороги и позволь мне самой устроить свою жизнь.

— А Паола?

— Я… скажу ей, когда придет время, — поспешно ответила Аделина. — Пожалуйста, Эрнесто. Ты должен позволить мне решить все по-своему.

Прошел месяц, другой… Паола изнывала от скуки. Всю последнюю неделю она провисела на телефоне, названивая всем подряд. Больше других доставалось доктору Хименесу. Паола затерроризировала его просьбами вернуться в колледж, и в итоге доктор дал разрешение. Конечно, у нее все еще оставались проблемы со здоровьем. Но она убедила окружающих, что сможет самостоятельно разобраться со своей жизнью. А на вилле она и так просидела гораздо дольше, чем требовалось.

Несмотря на свое щекотливое положение, Аделине было жаль ее отпускать. С одной стороны, она радовалась тому, что дочь поправилась. И что после отъезда девочки ей уже не придется скрывать беременность. Но, с другой стороны, она привыкла, что Паола рядом. В некоторые моменты, когда у нее было неважное самочувствие, она стала даже в чем-то зависеть от своей дочери.

Однако пока Паола жила на вилле, существовала вероятность появления Эрнесто. Аделина была уверена, что, расставшись с этим мужчиной, она почувствует облегчение. Но позже неожиданно начала сожалеть о своем решении побыстрее выпроводить его. Был момент, когда ее стали одолевать сомнения, не слишком ли опрометчиво она поступила, отказавшись принять предложение руки и сердца, Аделина не могла отрицать своего к нему влечения. Может, со временем он тоже начал бы испытывать к ней что-либо подобное? Похоже, теперь она никогда не узнает ответа на свой вопрос.

Паоле Аделина так и не решилась рассказать о беременности, надеясь это сделать, когда выдастся удобный случай. Если б у дочери появились подозрения, она бы не успокоилась, пока все не узнала. Но Паола была слишком поглощена собственными проблемами. И Аделина решила, что признание может подождать хотя бы до появления малыша на свет.

Она старалась не думать об Эрнесто, но если все же давала слабину, то тут же напоминала себе о мучениях, на которые обрекал ее Федерико. Разве стоило снова так рисковать? Тем более что на этот раз все могло сложиться намного хуже. Она ведь никогда не любила мужа так, как Эрнесто.

И все же ситуация складывалась неприятная. Пока Аделина еще убеждала себя, что вполне способна самостоятельно вырастить своего малыша. Но ее все чаще стали одолевать тревожные мысли. Честно ли она поступала, лишая Эрнесто права участвовать в воспитании ребенка? Сколько сможет она хранить в тайне его происхождение?

С Марией получилось гораздо проще. Экономка давно догадалась о беременности Аделины, но поняла; что не стоит распространяться по этому поводу.

— Не волнуйтесь, хозяйка. Я вам помогу с ребеночком, — заверила ее пожилая женщина после отъезда Паолы. — Со мной вам будет не так одиноко. Я мечтаю, чтобы и мой сын завел семью. А вместо этого он забивает себе голову образованием.

Мария давно вдовствовала, а ее единственный сын, преподаватель химии, преподавал в Калифорнийском университете. Конечно, Мария гордилась им, но очень сокрушалась из-за отсутствия семьи. Аделина надеялась, что после рождения ребенка добрая женщина с удовольствием поможет ей ухаживать за малышом.

Почти сразу же после отъезда Паолы Аделина завершила работу над проектом здания Детского центра. Теперь надо было отослать эскизы в Мадрид, чтобы получить оценку специалистов. Но прежде чем сделать это, она показала их сначала дочери, а потом Марии. Обе выразили свой восторг, но у Аделины возникло подозрение, что они старались сказать именно то, что ей хотелось услышать.

А через две недели, после того как она наконец-то отправила проект, случилось нечто, заставившее ее выкинуть из головы переживания по поводу его дальнейшей судьбы. Во время одного из последних посещений врача Аделина узнала о том, что ребенок в ней поменял положение и теперь находится вниз не головой, как положено, а ножками. Доктор надеялся, что малыш сумеет перевернуться обратно.

В противном случае Аделине предстояло кесарево сечение. Такого она не ожидала, поэтому начала переживать и волноваться, и чувствовала себя не самым лучшим образом. Рассказать же об этом ей было некому. Ну разве что Марии…

Впрочем, имелась еще одна отрицательная сторона ее решения отказаться от помощи Эрнесто. На курсы по подготовке к родам, которые Аделина стала посещать, все женщины обычно приходили с мужьями. Те помогали им делать дыхательные и другие упражнения. Ей же приходилось заниматься гимнастикой в одиночестве, и это ее смущало. А теперь, когда возникла угроза осложнения при родах, Аделина всерьез засомневалась, настолько ли она независима, насколько полагала.

Но она все равно не собиралась связываться с Эрнесто. Понимала, что сама уничтожила всю симпатию, которую он мог питать к ней.

Впрочем, по своему характеру она не нуждалась в опекунах.

Когда до родов оставалось около полутора месяцев, Эрнесто сам ей позвонил.

Она сняла трубку, ожидая услышать Паолу.

После возвращения в Вебстер дочь говорила с ней по телефону каждую неделю, сообщала о делах и о своем здоровье. Но на этот раз в трубке зазвучал знакомый мужской голос.