Ты ощутишь в своем полете Неодолимый вес земли, Бессмысленную тяжесть плоти, Себя, простертого в пыли,

И гогот злобного базара, И горожанок робкий страх... И божья, и людская кара О, человек! О, пыль! О, прах!

Но будет славить век железный Твои высокие мечты, Тебя, взлетевшего над бездной С бессильным чувством высоты. Давид Самойлов. Всемирная библиотека поэзии. Ростов-на-Дону, "Феникс", 1999.

ЦИРК Отцы поднимают младенцев, Сажают в моторный вагон, Везут на передних сиденьях Куда-нибудь в цирк иль кино. И дети солидно и важно В трамвайное смотрят окно.

А в цирке широкие двери, Арена, огни, галуны, И прыгают люди, как звери, А звери, как люди, умны.

Там слон понимает по 1000 -русски, Дворняга поет по-людски. И клоун без всякой закуски Глотает чужие платки.

Обиженный кем-то коверный Несет остроумную чушь. И вдруг капельмейстер проворный Оркестру командует туш.

И тут верховые наяды Слетают с седла на песок. И золотом блещут наряды, И купол, как небо, высок.

А детям не кажется странным Явление этих чудес. Они не смеются над пьяным, Который под купол полез.

Не могут они оторваться От этой высокой красы. И только отцы веселятся В серьезные эти часы. Давид Самойлов. Всемирная библиотека поэзии. Ростов-на-Дону, "Феникс", 1999.

ЗОЛУШКА Веселым зимним солнышком Дорога залита. Весь день хлопочет Золушка, Делами занята.

Хлопочет дочь приемная У мачехи в дому. Приемная-бездомная, Нужна ль она кому?

Белье стирает Золушка, Детей качает Золушка, И напевает Золушка Серебряное горлышко.

В окне - дорога зимняя, Рябина, снегири. За серыми осинами Бледнеет свет зари.

А глянешь в заоконные Просторы без конца Ни пешего, ни конного, Ни друга, ни гонца.

Посуду моет Золушка, В окошко смотрит Золушка, И напевает Золушка: "Ох, горе мое, горюшко!"

Все сестры замуж выданы За ближних королей. С невзгодами, с обидами Все к ней они да к ней.

Блестит в руке иголочка. Стоит в окне зима. Стареющая Золушка Шьет туфельку сама... Давид Самойлов. Всемирная библиотека поэзии. Ростов-на-Дону, "Феникс", 1999.

СОФЬЯ ПАЛЕОЛОГ Отмерено добро и зло Весами куполов неровных, О византийское чело, Полуулыбка губ бескровных!

Не доводом и не мечом Царьград был выкован и слеплен. Наивный варвар был прельщен Его коварным благолепьем.

Не раз искусный богомаз, Творя на кипарисных досках, Его от разрушенья спас Изображеньем ликов плоских.

И где пределы торжеству, Когда - добытую жар-птицу Везли заморскую царицу В первопрестольную Москву.

Как шлемы были купола. Они раскачивались в звоне. Она на сердце берегла Как белых ласточек ладони.

И был уже неоспорим Закон меча в делах условных... Полуулыбкой губ бескровных Она встречала Третий Рим. Давид Самойлов. Всемирная библиотека поэзии. Ростов-на-Дону, "Феникс", 1999.

ЭЛЕГИЯ Дни становятся все сероватей. Ограды похожи на спинки железных кроватей. Деревья в тумане, и крыши лоснятся, И сны почему-то не снятся. В кувшинах стоят восковые осенние листья, Которые схожи то с сердцем, то с кистью Руки. И огромное галок семейство, Картаво ругаясь, шатается с места на место. Обычный пейзаж! Так хотелось бы неторопливо Писать, избегая наплыва Обычного чувства пустого неверья В себя, что всегда у поэтов под дверью Смеется в кулак и настойчиво трется, И черт его знает - откуда берется!

Обычная осень! Писать, избегая неверья В себя. Чтоб скрипели гусиные перья И, словно гусей белоснежных станицы, Летели исписанные страницы... Но в доме, в котором живу я - четырехэтажном,Есть множество окон. И в каждом Виднеются лица: Старухи и дети, жильцы и жилицы, И смотрят они на мои занавески, И переговариваются по-детски: - О чем он там пишет? И чем он там дышит? Зачем он так часто взирает на крыши, Где мокрые трубы, и мокрые птицы, И частых дождей торопливые спицы?

А что, если вдруг постучат в мои двери

и скажут: - Прочтите. Но только учтите, Читайте не то, что давно нам известно, А то, что не скучно и что интересно... - А что вам известно? - Что нивы красивы, что люди счастливы, Любовь завершается браком, И свет торжествует над мраком... - Садитесь, прочту вам роман с эпилогом. - Валяйте! - садятся в молчании строгом. И слушают.

Он расстается с невестой. (Соседка довольна. Отрывок прелестный.) Невеста не ждет его. Он погибает. И зло торжествует. (Соседка зевает.) Сосед заявляет, что так не бывает, Нарушены, дескать, моральные нормы И полный разрыв содержанья и формы... - Постойте, постойте! Но вы же просили... - Просили! И просьба останется в 909 силе... Но вы же поэт! К моему удивленью, Вы не понимаете сути явлений, По сути - любовь завершается браком, А свет торжествует над мраком. Сапожник Подметкин из полуподвала, Доложим, пропойца. Но этого мало Для литературы. И в роли героя Должны вы его излечить от запоя И сделать счастливым супругом Глафиры, Лифтерши из сорок четвертой квартиры. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . На улице осень... И окна. И в каждом окошке Жильцы и жилицы, старухи, и дети, и кошки. Сапожник Подметкин играет с утра на гармошке. Глафира выносит очистки картошки. А может, и впрямь лучше было бы в мире, Когда бы сапожник женился на этой Глафире? А может быть, правда - задача поэта Упорно доказывать это: Что любовь завершается браком, А свет торжествует над мраком. Давид Самойлов. Всемирная библиотека поэзии. Ростов-на-Дону, "Феникс", 1999.

КОРОЛЕВА АННА Как тебе живется, королева Анна, В той земле, во Франции чужой? Неужели от родного стана Отлепилась ты душой?

Как живется, Анна Ярославна, В теплых странах?...

А у нас - зима. В Киеве у нас настолько славно, Храмы убраны и терема!

Там у вас загадочные дуют Ветры

с моря-океана вдоль земли. И за что там герцоги воюют? И о чем пекутся короли?

Каково тебе в продутых залах, Где хозяин редок, словно гость, Где собаки у младенцев малых Отбирают турью кость?

Там мечи, и панцири, и шкуры: Войны и охоты - все одно. Там под вечер хлещут трубадуры Авиньонское вино...

Ты полночи мечешься в постели, Просыпаясь со слезой... Хорошо ли быть на самом деле Королевой Франции чужой?

Храмы там суровы и стрельчаты, В них святые - каменная рать. Своевольны лысые прелаты. А до бога не достать!

Хорошо почувствовать на ощупь, Как тепла медовая свеча!.. Девушки в Днепре белье полощат И кричат по-русски,