- А у меня сосед недавно в Австралии был, - в свою очередь похвастал Нечайкин. - Говорит, прямо на вокзале мыло давали и шифер. Мыла ему не досталось, а шифера он набрал на все деньги. Наделал из него полок для пустой посуды, да ещё несколько листов осталось. Тебе нужно? - спросил он Кузьмина.
- Я посуду на пол ставлю, - ответил Кузьмин. - Мне штаны новые нужны, а то в пивную сходить не в чем.
- В магазине купи, - посоветовала Прохорова. - У меня знакомый в фирменном магазине "Штаны" работает. Говорит, там бывают.
- Там только сатиновые, - ответил Кузьмин. - Их на три года хватает, не больше. А если стирать, то и на два не хватит. Я вон прошлым летом постирал рубаху, теперь на нитки расползается. - Кузьмин сунул палец в дырку на рукаве и продемонстрировал непрочность ткани, увеличив тем самым дырку раза в два.
- Ладно, я пойду работать, - с напускной безмятежностью сказал Нечайкин и срывающимся голосом запел: - "Какой хорошей, свежей будет водка, моей страной мне вылитая в гроб".
Вернувшись на свое рабочее место, Нечайкин долго сидел, щелкал ножницами и открыто наблюдал, как соседка за своим столом, задрав халат, чешет ногу. Она сладострастно царапала кожу вокруг малиновой язвы величиной с медаль и иногда кричала своей подружке, сидящей через несколько столов:
- Храпова! А Храпова! Кайф! Если бы болячек не было, их надобыло бы придумать. Как ты считаешь?
"Бля, - подумал Нечайкин. - Погорячился Иван Сергеевич, нашел кому дифирамбы петь. Неужели он, образованный писатель, не видел, кого возносит на пьедестал?" Нечайкин представил себя идущим по булыжной мостовой с Прохоровой под ручку, в сердцах плюнул и попал себе на колено.
- Храпова, а Храпова, - крикнула соседка. - Кайф! Никакого мужика не надо! Во! Во! Оргазм пошел!
- Будет уходить, пошли ко мне, - откликнулась Храпова. А Нечайкин с тоской подумал, что в сущности эти женщины правы: для того, чтобы получить удовольствие, человеку совершенно не обязательно тратить время, а иногда и деньги на противоположный пол. В жизни достаточно вещей, способных доставить наслаждение не менее сильное, чем от полового сношения. Вот если бы кто-нибудь у него на глазах сильно избил Кузьмина, Нечайкин недели две чувствовал бы себя так, словно все цеховые женщины одновременно обслужили его по первой категории. "А вообще, - размышлял Нечайкин, - люди безнадежно глупы, а потому обречены извлекать из жизни лишь самые примитивные радости. Все это происходит из-за того, что результат слияния Инь и Ян в каждом отдельном случае непредсказуем, и наоборот, всегда предсказуем в конечном результате. Если бы в жизни действовал математический закон, - думал Нечайкин, - когда плюс на плюс дает только плюс, мужики погрязли бы в гомосексуальном разврате, и это все равно дало бы минус. Стало быть, человеческие взаимоотношения, как их не тасуй: Инь на Ян, Ян на Ян или Инь на Инь, могут дать только минус и ничего больше. А значит вся китайская философия не только вредна, но и нежизнеспособна, а математика - есть порождение распущенности буржуазной научной мысли".
Грустно стало Нечайкину от этих размышлений. До того грустно, что он смахнул с рабочего стола гору необработанных лейблов, встал и, закрыв лицо руками, выскочил из цеха.
Сбегая на первый этаж, Нечайкин чуть не сшиб человека с вязанкой дров на спине. Тот еле успел увернуться, в негодовании выплюнул себе на грудь окурок и выкрикнул какое-то страшное матерное заклинание, от которого Нечайкин споткнулся и на улицу вылетел на четвереньках.
Выбравшись из густой маслянистой лужи, Нечайкин вытер лицо мокрым грязным рукавом и свернул за угол.
Он шел по узкому проходу, стараясь не замечать раскисшие коробки из-под тушонки и макаронов, которые были навалены вдоль обеих стен. Когда кончились коробки, их сменили пустые бочки из-под постного масла и овощные ящики. Изредка эти скучные ряды разнообразили гигантские бочки из-под квашеной капусты и переполненные мусорные контейнеры. Дорогу Нечайкину часто перебегали худосочные кошки и огромные жирные крысы, и совершенно непонятно было, кто за кем охотится.
Наконец, миновав котельную, нефтяное хранилище с провалившейся кровлей и сгоревший недавно дровяной склад, Нечайкин добрался до всем известного заводчанам закутка, где в летнее время распивали и частенько отдыхали после распития. Сразу же за ограждением из колючей проволоки, по которой проходил ток, в гранитном ложе плескались грязно-фиолетовые воды реки Москвы.
К большому неудовольствию Нечайкина на овощных ящиках уже сидели трое его знакомых, среди которых был и Кузьмин.
Кузьмин, до сих пор мешавший в ведре клей БФ с солью, поднял голову и, расплывшись в нехорошей улыбке, проговорил:
- Тю, Нечайкин. Сам пришел.
Нечайкин догадался, что его будут бить, пожалел о своей способности предугадывать события и со слабой надеждой спросил:
- Четвертым возьмете?
Не задай Нечайкин этот неосторожный вопрос, может все бы и обошлось. Ну постращал бы его Кузьмин, возможно влепил бы оплеуху или швырнул в него поленом, но Нечайкин перебощил. Здоровый детина в онучах и клеенчатом фартуке подтянул его за воротник поближе, крикнул: "Бля!" и несильно ткнул ему кулаком в зубы. От этого удара у Нечайкина в голове как-будто разорвалась бомба, и он как подкошенный упал рядом с ящиками.
Очнулся Нечайкин от того, что коллеги начали бить его ногами по ребрам и животу. Выплюнув с десяток железных зубов, он прикрыл лицо руками и громко хрюкнул, получив особенно болезненный пинок в солнечное сплетение.
- По роже не бейте! Рожу не трожьте! - охая при каждом ударе, умолял Нечайкин.
- Знаем. Не звери, - окучивая кирзовыми сапогами бока Нечайкина, ответил Кузьмин.
- Ничего-ничего, - тяжело дыша, проговорил здоровяк в онучах и клеенчатом фартуке. - Мордобой для мужика, все равно что менструация для бабы - дурная кровь сходит.
- Это точно, - поддержал его Кузьмин. - Еще в древности кровопусканием многие болезни лечили. Лихорадку, например. - Кузьмин размахнулся и со всей силой ударил Нечайкина ногой в живот. - Самсонова помнишь? - продолжал он. - Помнишь, месяц назад он пришел на работу с температурой тридцать восемь и семь? Мы с ребятами ему всю рожу разворотили, юшки стакана два из него вытекло. Так температура сразу упала до двадцати восьми градусов. Это же старое китайское средство от жара.
- Мужики, по печени-то не надо, - уворачиваясь от ударов, просил Нечайкин.
- Да у тебя она все равно гнилая, - ответил здоровяк в онучах. - Ей уже хуже не будет.
- Бляди вы, - кряхтя проговорил Нечайкин. - Твари, волки позорные, падлы ссученные... - Чтобы как-то отвлечься от болезненных ударов, Нечайкин начал выкрикивать все известные ему ругательства и проклятья. Брызжа кровавой слюной, он вертелся на земле как уж, сучил ногами и норовил попасть кому-нибудь из мучителей по ноге.
- Наглеет, - сказал здоровяк в онучах после того, как Нечайкин попал ему по колену.
- Он, падла, сегодня Прохорову лапал, - пожаловался Кузьмин, заехав Нечайкину сапогом по шее.
- А кто её не лапал? - резонно взвыл Нечайкин.
- Молчи, гнида, - возмутился Кузьмин.
- Что ж ты, сука, у товарища девушку отбиваешь? - спросил здоровяк.
- Может, в бочку его и в реку? - предложил до сих пор молчавший начальник смены. - Помните, как у Пушкина:
"И царицу в тот же час
В бочку с сыном посадили,
Засмолили, покатили
И пустили в окиян
Так велел-де царь Салтан".
Бочку выбрали большую, крепкую, с четырьмя ржавыми обручами и выбитым сучком для поступления свежего воздуха. Нечайкина запихнули внутрь, забили отверстие крышкой и для верности укрепили крышку четырьмя гвоздями.
Нечайкин сидел внутри тихо, как мышь. Ему достаточно было уже того, что его перестали бить. Единственное, о чем сейчас жалел Нечайкин, так это о том, что с ним не было томика Пушкина, который он оставил в кармане пальто. Александр Сергеевич был его любимым писателем, и если бы когда-нибудь Нечайкин встретил его на улице, он сказал бы ему: "Александр, у меня никогда не было няни вроде твоей Арины Родионовны, и в детстве мне рассказывали отнюдь не сказки. Наверное поэтому я вырос таким крепким. Мне раз двадцать вышибали зубы, восемь раз ломали ребра, четыре раза закатывали в бочку, и все же я остался жив. Ты бы такого просто не выдержал и попросил бы Дантеса пристрелить тебя задолго до вашей роковой встречи".