Что это за восстановление показано в фильме, где ни одна машина не фигурирует? Все по-старому. Просто люди не изучили дела и не знают, что значит восстановление в наших условиях. Спутали то, что имело место после Гражданской войны в 1918-1919 годах, с тем, что имеет место, скажем, в 1945-46 годах. Спутали одно с другим.

Говорят теперь, что фильм нужно исправить. Я не знаю, как это сделать. Если это технически возможно, надо сделать, но что же там останется? Цыганщину надо выкинуть. То, что восемь девушек, случайно явившихся, повернули все в Донбассе, это же сказка, это немыслимая штука. Это тоже надо исправить. То, что люди живут в страшных условиях, почти под небом, что инженер, заведующий шахтой, не знает, где поспать, все это придется выкинуть. Это, может быть, и имеет место кое-где, но это нетипично. Мы целые города построили в Донбассе, не все же это взорвано было. Если назвать этот фильм первым приступом к восстановлению, тогда интерес пропадет, но это, во всяком случае, не большая жизнь после Второй мировой войны. Если назвать фильм - «Большая жизнь», то его придется кардинально переделать. Вам придется еще новых артистов ввести (хотя артисты неплохо играют). Весь дух партизанщины, что-де нам образованных не нужно, что нам инженеров не нужно, - эти глупости надо выкинуть. Что же там останется? Так фильм выпускать нельзя, 4 700 тыс. рублей пропали. Если можно будет исправить, исправляйте, пожалуйста. Но это очень трудно будет, все надо перевернуть. Это будет по существу новый фильм. Вы смотрите, мы предложили Пудовкину исправить фильм «Адмирал Нахимов», он потребовал 6 месяцев, но не успеет, видимо, так как придется все перевернуть. Он легко подошел к такой большой проблеме, а теперь фильм у него не готов еще, и он по существу переделывает его. Здесь тоже придется все перевертывать. Пусть попробуют, может быть, удастся.

Очередным "шедевром" отечественной киноиндустрии, которым наша "творческая элита" осчастливила российского зрителя, стал широко разрекламированный фильм "стиляги".

Классический американский жанр "мюзикл" выбран режиссёром Тодоровским не случайно. Жанр этот - американский. Стиляги, главные герои фильма, - поклонники американской культуры. А вот прозаические "жлобы", как именуются "положительными героями" фильма нормальные советские граждане, не вписываются в радужную ткань мюзикла, а потому кажутся неприятными и противоестественными.

Сюжетная линии вкратце такова: омерзительные зомбированные комсомольцы в составе патруля врываются в помещение, где беззаботно радовались жизни добрые мирные стиляги - плясали, задирая юбки, под пластинки "на костях", пили вино и всяческим другим способом культурно развлекались. Ворвавшись в помещение, комсомольцы принимаются ловить убегающих стиляг, резать на них узкие клетчатые брюки, обрезать волосы (те самые волосы, которые сами стиляги именовали английским словом cock) и прочим всяким способом глумиться над свободой личности и правами человека. Во время погони за одной из убегающих стиляжниц (наверное, так правильно называть самок стиляг) простой советский комсомолец по имени Мэлс (Маркс Энгельс Ленин Сталин) влюбляется в оную барышню.

Затем он приходит на "Бродвей" - место стиляжьих тусовок - и тут же натыкается на компанию своей стилягини. После этой встречи он пропадает окончательно, покупает пиджак в клеточку, брюки поуже, галстук, ботиночки - и идёт к своим новым друзьям - детям дипломатов, светил медицины и партработников верхнего звена, а также к ребятам попроще, которые тем усердно подражают, - к стилягам.

В дальнейшем его ждут самостоятельное обучение игре на саксофоне, отчисление из института, женитьба на той самой стиляжке и воспитание чужого ребенка. Но зато он - не совок, не "жлоб", а настоящий свободный "чувак". Всё это преподносится в очень радужном свете, сдобрено песнями и плясками и воспринимается изрядно с советских времён поглупевшим зрителем как хэппи-энд.

Это - если коротко и о главном. Теперь нюансы.

Радужное житьё-бытьё детей начавшей разлагаться советской элиты, видевших жизнь из окна папиной эмки, а также спекулянтов-барыг, удовлетворяющих их потребности в шмотках и косметике, отчётливо противопоставляется Тодоровским унылым будням "жлобов" - простых советских людей, живущих в коммуналках, отвратительно одетых и однообразно причесанных. Естественно, лихо отплясывающие рубаха-парни стиляги и их размалеванные подружки-стилюжки смотрятся куда привлекательнее, чем клепающие на заводе гайки или сидящие с книжкой на студенческой скамье "жлобы". Вывод плохообразованного молодого россиянина однозначен: "совок" - это плохо.

Важное место в сюжете фильма занимает Очень Интеллигентная Еврейская Семья во главе с Ярмольником, важно произносящим: "В стране, в которой даже чихнуть без опаски нельзя, он просто танцует". И далее - полный набор: про тётю Фиру, которую посадили за то, что портрет Сталина напротив уборной повесила; про дядю Адольфа, севшего за неправильное имя; и как апофеоз - всегда собранный чемодан. Это, естественно, не лишняя предосторожность. Ведь кровавые чекисты могут в любой момент вломиться в любой дом и ни за что ни про что забрать честного человека в тюрьму. Из этой же серии и вопли истеричной партработницы: "На Колыме сгною!". Зритель должен отчётливо представлять, как страшно было жить в тоталитарном государстве. Ближе к концу фильма Тодоровский показывает и арест бедного еврейского юноши злобными работниками НКВД. Зритель должен понимать, что такое поломанные человеческие судьбы!

О песнях, звучащих в фильме, нужно сказать отдельно. Песни были взяты из 80-х годов - эпохи, непосредственно предшествующей крушению СССР. Далеко не всегда они к месту, и очень редко - в удачном исполнении. И все они, кроме уже упомянутой песни «Наутилуса», абсолютно нейтральны с политической точки зрения. А, между прочим, напрасно! Вот если бы вместо песен "Браво", "Чайфа" или "Зоопарка" включить песню БГ со словами: "Их дети сходят с ума от того, что им нечего больше хотеть", а ещё лучше шевчуковских "Мальчиков-мажоров"! Сразу стало бы понятно, почему комсомольский патруль (в перерывах, кстати говоря, между поимкой настоящих хулиганов) активно разбирался с недорослями уже начинавшей гнить и разлагаться советской элиты. Ряженые в стиляг, увлечённые западной маскультурой в то время, когда страна практически стояла на пороге войны с Западом, - какие эмоции могли они вызывать у нормальной послевоенной советской молодёжи, вовсе не избалованной комфортом? Именно те эмоции, которые и заставляли комсомольцев стричь стилягам волосы и резать брюки. Да ещё сожалеть, что не двадцатые сейчас годы, к стенке не поставишь.

У мюзикла интересный конец. Стиляга-самец вместе со своей самкой бегут по улице, встречая по дороге будущие поколения неформалов, - панков, хиппи и прочих. В счастливой толпе этих самых разнообразных клоунски одетых деятелей их и застаёт надпись "конец". Таким образом, Тодоровский явно намекает на то, что подобное никогда не прекратится - всегда будет некая антисоциальная контркультура в молодёжной (и не очень) среде.

Так-то оно, пожалуй, и так. Вот только стиляг с удовольствием обстригали комсомольские патрули, а хиппарей и панков лупцевали крепкие парни из пригородов, получившие в народе не совсем правильное название "люберов". А вот нынешнее поколение неформалов явно приводить в чувство некому. И это-то больше всего и тревожит: в тяжело больной стране раз-два и обчёлся здоровой молодёжи. И значительная часть вины за это лежит как раз на Тодоровском и ему подобных, снимающих мюзиклы, подобные рассмотренному выше...

П. БАРАНОВ