Пересаживаясь на поезд в Чикаго, я схватил легкую простуду, и три дня в Нью-Йорке, где в ожидании Босса я развлекался девочками и пьянкой, не улучшили моего здоровья. К прибытию в Пирдэйл я совсем расклеился. Впервые за эти годы в моем плевке появились следы крови.

Я прошел через маленький Лонг-Айлендский вокзал и встал лицом к главной улице Пирдэйла. Она тянулась вглубь квартала на четыре, разделив город на две неравные половины. В конце виднелся педагогический колледж — полдюжины красных кирпичных зданий, разбросанных примерно на десятке акров плохо спланированного кампуса. В самом высоком, деловом, корпусе было всего три этажа. Жилые дома выглядели и вовсе жалко.

Я закурил, чтобы успокоить начавшийся кашель. Мне пришло в голову, что я могу пропустить пару стаканчиков, чтобы справиться со своим похмельем. Сейчас это было бы очень кстати. Я взял оба чемодана и двинулся вперед по улице.

Не знаю, может быть, в этом было виновато мое настроение, но чем дальше я погружался в Пирдэйл, тем меньше он мне нравился. У него был заброшенный, прямо-таки разлагающийся вид. Я не заметил никаких следов местной индустрии — торговали только фермерскими продуктами. Где взять покупателей в городке, расположенном в девяноста пяти милях от Нью-Йорка? Педагогический колледж, разумеется, немного скрашивал эту картину, но не скажу, чтобы очень сильно. В этом городишке было что-то грустное — он напоминал мне тех лысых мужчин, которые зачесывают свои волосы с висков на макушку.

Я прошел пару кварталов, не заметив ни одного бара — ни на главной улице, ни в переулках. С испариной на лбу и легким ознобом внутри, я поставил чемоданы и снова закурил. У меня опять начался кашель. Про себя я ругал Босса самыми распоследними словами, какие только мог придумать.

Я бы все отдал, чтобы только вернуться на свою автозаправочную станцию в Аризоне.

Но обратной дороги не было. Выбор невелик: или Босс с его тридцатью штуками — или не будет ни меня, ни всего остального.

Я стоял возле магазина, точнее, возле обувной лавки; выпрямившись, я заметил свое отражение в окне. Смотреть было особенно не на что. Если бы кто-нибудь сказал, что за последние восемь или девять лет я сильно переменился, разумеется, он бы не солгал. Но все-таки мне хотелось большего. Не то чтобы моя рожа просила кирпича или чего-нибудь в этом роде... Все дело в размерах. Я смахивал на мальчишку, который пытается выглядеть мужчиной. Во мне было всего пять футов росту.

Я отошел от окна, потом снова вернулся к лавке. Карманы у меня не были набиты «зеленью», но вовсе не обязательно купаться в деньгах, чтобы купить себе новую обувь. А новые ботинки для меня всегда кое-что значили. В них я чувствовал себя как-то более внушительно. Даже если другие этого не замечали. В общем, я вошел.

Справа от входа стояла небольшая витрина с носками, подтяжками и всякой всячиной, а за ней, склонившись над газетой, сидел круглолицый парень средних лет, судя по всему хозяин лавки. Он только мельком взглянул на меня и ткнул большим пальцем через плечо.

— Прямо по улице, сынок, — сказал он. — Вон те красные здания из кирпича.

— Что? — изумился я. — Я...

— Все правильно. Топай прямо туда, и тебя там устроят. Скажут, в каком пансионе поселиться и все такое.

— Послушайте, — протянул я. — Я...

— Ступай туда, сынок.

Если мне не нравится какое-то обращение, так это «сынок». Если есть самое распроклятое обращение на свете, которое я не выношу, так это «сынок». Я поднял чемоданы как можно выше и бросил их на пол. Они упали с таким грохотом, что у него чуть очки не слетели с носа.

Я подошел к стульям для примерки и сел. Он покраснел и с хмурым видом присоединился ко мне, опустившись рядом на скамеечку.

— Тебе не следовало этого делать, — сказал он с упреком в голосе. — На твоем месте я бы научился держать себя в руках.

Он был совершенно прав — мне надо было лучше держать себя в руках.

— Верно, — сказал я. — Просто меня всего выворачивает, когда мне говорят «сынок». Вы бы почувствовали себя точно так же, если бы кто-нибудь назвал вас «толстяком».

Он сдвинул брови, но потом расхохотался. Наверное, он был неплохой парень. Один из тех всезнаек, которые живут в маленьких городках. Я попросил ботинки пятого размера на большой платформе, и он принялся за дело, забрасывая меня всевозможными вопросами.

Собираюсь ли я поступить в педагогический колледж? Не опоздал ли я к началу занятий? Нашел ли я уже место, где остановиться?

Я сказал, что опоздал из-за болезни, а жить собираюсь у Дж.С. Уинроя.

— У Джейка Уинроя! — Он бросил на меня быстрый взгляд. — Но зачем... почему ты решил жить у него?

— Главным образом из-за цены, — ответил я. — Это самое дешевое жилье во всем колледже.

— Ага, — кивнул он. — А ты знаешь, почему оно такое дешевое, сын... молодой человек? Потому что больше никто не хочет останавливаться в этом месте.

Я разинул рот и посмотрел на него с встревоженным видом.

— Мама родная, — сказал я. — Так это тот самыйУинрой?

— Да, сэр! — Он торжествующе замотал головой. — Он самый, и никто другой. Тот человек, который держал тотализатор на скачках.

— Мама родная, — повторил я. — А я-то думал, он сидит в тюрьме!

Он с сожалением улыбнулся мне:

— Ты отстал от жизни, сы... Как, ты говоришь, тебя зовут?

— Бигелоу. Карл Бигелоу.

— Ты совсем отстал от жизни, Карл. Джейк на свободе... дай-ка прикинуть... да, уже шесть или семь месяцев. Думаю, ему просто осточертела эта тюрьма. Он не захотел там сидеть, хотя многие большие парни обещали ему хорошо заплатить, если он останется в кутузке и будет держать рот на замке.

Я продолжал сидеть с озабоченным и даже испуганным видом.

— Нет, ты не подумай... я вовсе не говорю, что у Уинроя худшее место для жилья. У него уже есть один квартирант — не студент, а парень из пекарни... так вот, он там сейчас живет. Он говорит, что уже несколько недель возле дома не было ни одного детектива.

— Детектива! — воскликнул я.

— Ну да. Чтобы Джейка не убили. Понимаешь, Карл, — он объяснял мне это так, словно говорил с недоразвитым ребенком, — Джейк — ключевой свидетель в том большом деле с букмекерами. Он единственный, кто может разоблачить всех этих продажных политиков, судей и прочих, которые брали взятки. Поэтому, когда он согласился стать свидетелем обвинения и его выпустили из тюрьмы, копы стали бояться, что его убьют.

— А... а... — Я начал заикаться; меня очень забавляла беседа с этим клоуном. Это был единственный способ удержаться от смеха. — А кто-нибудь уже пытался?

— Так-так... Встань-ка, Карл. Не жмет? Ладно, попробуем другие. Нет, никто не пытался. Что совсем неудивительно, если хорошо подумать. Люди не очень-то хотят, чтобы наказали этих букмекеров, по крайней мере сейчас. Им непонятно, почему нельзя делать ставки у одних, но можно у других. К тому же одно дело — играть на скачках, и совсем другое — убивать людей. Это никому не понравится, тем более что сразу станет ясно, кто это сделал. Те парни с тотализатора все равно останутся не у дел. Начнется такой шум, что политиканам придется устроить чистку, хотят они этого или нет.

Я кивнул. Он попал в самую точку. Джейка Уинроя нельзя было убивать. По крайней мере, так, чтобы это было похоже на убийство.

— И что, по-вашему, будет дальше? — спросил я. — Они просто оставят Дже... мистера Уинроя в покое и позволят ему выступить на суде?

— Конечно, — фыркнул он, — если он до этого доживет. Он выступит свидетелем, когда дело дойдет до суда — лет так через сорок или пятьдесят... Эти подойдут?

— Ага. А старые можете выкинуть, — сказал я.

— В общем, так они всегда и делают. Тянут резину. Откладывают слушания. Они уже проделали это дважды и продолжают в том же духе. Жаль, что я не могу поставить сотню долларов на то, что дело так и не дойдет до суда!