Конечно, такие встречи с иноземцами, заходы в иностранные порты многому научили. Но этого мало для работы за рубежом, да еще в республике, нажатой в клещи флотами стран, называющих себя нейтральными, в их числе значились и фашистская Германия, и фашистская Италия.
Кузнецов предпочел бы попасть к месту назначения морем. Половина пути знакома - моряк, даже раз пройдя, запоминает в деталях все особенности пути. Позже, когда Кузнецов стал главным советником республиканского флота, он старался зримо представить себе, как испанские и советские суда (их условно называли "игреки") идут из Черного моря с оружием, самолетами, танками и волонтерами на борту, преодолевая опасности, мысленно рассчитывал, где фашистский разведчик способен засечь наш "Курск" или испанский "Магальянес", когда и какие необходимы маскировка, смена названий, обманный маневр, уход к африканскому побережью, в какой момент надо прикрыть "игреки" от бомб юнкерсов авиацией, а ее в распоряжении флота очень мало, где дальномерщики линкоров "Дойчланд" или "Шеер" могут опознать "игреки", в какой точке выгоднее обеспечить им встречу и охранение, чтобы уберечь от торпед нацистских субмарин, от огня итальянских эсминцев, подаренных Муссолини мятежникам. Кузнецов и сам выходил навстречу мужественным торговым морякам, сожалея, что прежде он так и не смог угнать весь путь от Черного коря до Картахены.
Ему назначили другой путь. В Москве дали сутки на сборы и приказали добираться до Мадрида самолетом и только в штатском, лететь в Париж через Кенигсберг, Берлин, Кельн, через страну, которая руководила мятежом, заседая в Лондоне в "Комитете по невмешательству" и цинично сохраняя с республикой дипломатические отношения. Его предупредили: надо быть бдительным на промежуточных аэродромах; для того и сшили ему штатский костюм и наделили шляпой, странной в те годы для нашего человека, да еще военного.
Урок начинался. Германию Кузнецов, казалось, повидал, запомнил; когда четыре года назад плавал на пароходе "Кооперация" пассажиром, тогда он чувствовал себя и в Киле, и в Гамбурге желанным гостем - друг докеров, друг каждому рабочему человеку. А теперь - все вверх дном. Иной мир, иная реальность: стальные каски, оловянные лица, стальные глаза, автоматы, нацеленные будто на тебя, словно ты узник в самолете, и сквозь иллюминатор хмурый рабочий-заправщик на плоскости с замысловатым перстнем на безымянном пальце узловатой, с вздутыми венами, действительно натруженной руки. Глазам своим не поверил, когда разглядел, что это перстень-свастика на руке пролетария, от которого он ждал хоть тайного знака солидарности. Наивности еще хватало, но она рушилась.
Кузнецова даже позабавило, когда в Париже незнакомый сотрудник советского посольства, встретив его на аэродроме и назвав по имени, сострил: "Разве трудно узнать человека, никогда не носившего шляпу и штатский костюм?" Костюм и шляпу он в Париже сменил, вид его теперь вполне соответствовал общепринятому на Западе стандарту. Смутился в Мадриде, когда почувствовал, что его элегантность выглядит вызывающе: все ходят в синих или серых комбинезонах, Так происходило не с ним одним - не та заграница. Переводчица из Ленинграда Л. Л. Покровская, в Испании она какое-то время помогала Кузнецову - дону Николасу, сеньора Люсия, как ее называли, едва приехав из Парижа, выслушала в отеле взволнованную речь молоденькой горничной: "Вы не боитесь носить шляпку? У нас ведь революция, шляпы носят только богачи - рикачонас. Смотрите, сеньора, как бы у вас не было неприятностей на улице!.."
Испания не признавала западный стандарт. У революции своя униформа. Как не вспомнить тут "человека в кожаном" из Котласа, первую встречу с моряком революции на Северной Двине. Хотелось скорее окунуться в гущу этой бурлящей испанской революции, скорее на флот, еще на родине Кузнецов знал: флот остался верен республике.
"Постарайтесь быстрее познакомиться с флотом. Испания, как видите, окружена морями, и поэтому флот может сыграть важную роль, не правда ли?" так, мягко, но определенно при первой же встрече в посольстве сказал комбриг В. Е. Горев, военный атташе, и Кузнецов без колебаний признал в нем старшего, понял, что от него, как от моряка, ждут оценки положения на флоте - чем быстрее, тем лучше. Нечего ему делать в Мадриде, немедленно - в Картахену, туда, где сосредоточен флот. Немедленно? Быстрее еще не означает немедленно. "Нам, - предупредил комбриг Горев, - придется выполнять свои обязанности атташе в сложной обстановке". Именно атташе: каждый шаг ограничен дипломатическими правилами. Он приехал не в чужую страну, а на фронт борьбы против фашизма, не выпытывать, как тот японский атташе, а помогать друзьям. Все верно, только тут иная страна. Тут нуждаются в нашей помощи, ждут ее, но еще сильны политические распри, противоречия, предрассудки, следует разобраться ЕО всей запутанной обстановке, соблюдать выдержку, считаться с самолюбиями, с привычками, обычаями, словом, и времени нельзя терять, и терпения.
Поездка на флот совпала с формированием коалиционного правительства; морской министр, социалист Индалесио Прието, еще не утвержден, он пока не мог приказывать, но не возражал против посещения эскадры военно-морским атташе совместно с Педро Прадо, членом Центрального комитета флота, фактической власти на эскадре, что-то схожее с нашим Центробалтом времен семнадцатого года; Педро Прадо, бывалый моряк и революционер, поводырь дона Николаса в этой поездке, смотрел с иронией на его парижский костюм и утешал: в поезде стерпят, а в главной базе он обеспечит компанеро русо настоящим флотским моно и наилучшим беретом. Прадо познакомил Кузнецова в Картахене с командиром главной базы, сводил на эсминец, принимающий боезапас перед выходом на обстрел мятежников в Сеуте, и заспешил в Малагу. Кузнецов остался один и "без языка". С Прадо он говорил по-французски, в кабинетах министерства, в "капитании" - резиденции командира базы - его тоже понимали. Но ему надо быть понятым на кораблях и самому понимать. Сколько-то испанских фраз и флотских терминов, им заученных, - этого ничтожно мало, чтобы в два-три дня выполнить задачу, поставленную комбригом. Но надо. Вот тут-то и началась нелегкая для Кузнецова школа его "испанского периода".