Жестковато? Но лучше сразу сказать все как есть, чем приукрашивать, обольщать, сглаживать сложности жизни. Поддержали теперь все, даже парни с кораблей. Глаз комфлота давно их приметил - крепкие, постарше остальных, призваны, наверно, из разных городов, на корабли подбирают заводских, кто пограмотнее, они послужили, испытали на себе, что есть Дальний Восток и какова тут цена рабочих рук. Могли после срочной службы уехать, никто их не задерживал. Остались. Сознательно пошли в училище, а оно свяжет их прежде всего с Тихим океаном. Знают: здесь они нужны. Надо.

Слаб флот для огромного пространства, работу выполняет огромную. Кораблики, которые на Черном море в свежую погоду не выпустят за боновые ворота гавани, на Тихом океане проходят за год по 18 тысяч миль - надо. Изо дня в день все эти "Ара", "Гагара", "Баклан", "Пластун" и прочие тральцы таскают из бухты в бухту баржи с грузами, всегда срочными: то цемент, то боезапас, то муку в воинскую часть; там ждут, там неделю ограничивают выпечку хлеба, а по суше дорог нет ни к батареям, ни к площадкам будущих аэродромов, ни к ближним, ни к дальним постам, только морем. Матросы сами разгружают баржу, устают, но рискованно стоять у берега, где нет мостков и для шлюпки, задует ветерок, выбросит на скалы, ребра не соберешь - ни свои, ни корабля, надо спешить. Тральщик "Пластун" торопится к Камчатке. В Охотском море десятибалльный шторм, мороз тридцать градусов, морская вода замерзает на ветру. Привязываясь, матросы скалывают лед, только бы сохранить остойчивость, надо дойти. Выскочили к цели с поломанными реями, обледенелые. Никто не скажет - подвиг, это быт флота, необходимость. Лучшая награда уважение.

Такова здесь жизнь, служба. Тихоокеанцу не требовалось объяснять, что война тут может случиться в непредвиденный день и час. На Черном море сочли достижением, что крейсер закончил в марте зимний ремонт и вышел в плавание. На Тихом океане напряженная обстановка не позволяла ставить весь флот на зиму в ремонт, здесь и надводные и подводные корабли плавали всегда. Выход подводной лодки за ледоколом из залива Петра Великого стал обычным делом, часть лодок переходила на дежурство в незамерзающие бухты, и не случайно подледное плавание тихоокеанцы начали раньше других как опыт выхода подо льдом в Японское море. Конечно, все много и долго плавающие корабли надводного "родоначального ядра", по существу, обслуживающим флот. Он и жизнь на побережье поддерживает, помогает развертыванию авиации, береговой обороны, таскает комендорские щиты на стрельбах и даже при учебном бомбометании авиации "по морской цели" служит мишенью торпедистам подводных лодок да еще сам вылавливает торпеды (не было тогда специальных торпедоловов) - отличная школа для мореходов. Тихий океан дал будущему флоту сильных командиров, флагманов в Отечественной войне и в послевоенных океанских плаваниях. Но ясно же, тральщикам и минным заградителям не заменить эскадру. В случае нападения японцев на Приморье такие надводные силы флота не могут быть приняты в расчет. Авиация, подводные лодки, береговая оборона - вот на что может рассчитывать ОКДВА, отражая удар с моря. Так прямо, без оговорок, сказал молодому комфлоту маршал Блюхер.

И для моего поколения маршал Блюхер был живым воплощением полководца гражданской войны. Каждый мальчишка знал: первый орден Красного Знамени получил Блюхер; Блюхер - это и штурм Перекопа, и огненный поход против Колчака, поход матросов Кронштадтского полка, "штурмовые ночи Спасска", Волочаевка - все, о чем слагали песни; победа в конфликте на КВЖД в 1929 году - тоже Блюхер. Все, что заполняло и нашу юность перед борьбой с фашизмом в Испании, было связано с именем этого маршала. Для Кузнецова он с первого знакомства стал безусловным авторитетом: Блюхер - и оперативный начальник, и главнокомандующий на Дальнем Востоке, хотя флот только что выделили в самостоятельный наркомат, от чего, впрочем, как писал он потом, флоту стало только хуже.

Еще с осени, с первого знакомства, Блюхер к нему приглядывался, выяснял полушутя, охотно ли Кузнецов после плавания на юге пошел служить на Восток, да еще Дальний, проверял при случае, способен ли он по звуку определить калибр стреляющей в горах армейской батареи, и, как ученика, утешал ("даже армейцы ошибаются"), но все же надо разбираться в этом применительно к местности, вроде бы экзаменовал будущего комфлота; а теперь, пригласив его в Хабаровск на беседу, выслушивал, выяснял его взгляды на возможные военные действия, на роль в них флота, его оценку сил противника: не склонен ли по молодости приуменьшать эти силы, понимает ли, в чем наш флот слаб и каковы реальные возможности моряков при отражении десанта? Словом, Блюхер испытывал человека, так быстро идущего вверх. Это смущало, но не обижало, скорее подстегивало; сужу по всему, что написал о своих встречах с Блюхером Николай Герасимович, а он запомнил каждую встречу до мельчайших подробностей, только сожалел, что их оказалось слишком мало. Сужу не просто по уважительному тону его воспоминаний, а по решающему выводу о принципиально главных для флота взглядах Блюхера. Кузнецов писал: "Опыт Великой Отечественной войны показал, насколько был прав талантливый полководец. В войне нет ничего более необходимого и более сложного, чем взаимодействие родов оружия и видов Вооруженных Сил. Чтобы правильно распределять между ними задачи, согласовывать планы совместных действий, надо еще в мирную пору много поработать. Во время учений некоторые оперативные ошибки еще можно исправить. Иное дело в боевых условиях: здесь каждый промах в организации взаимодействия грозит тяжелыми последствиями".

Это писал человек, пережив вместе с флотом и его героику, и страдания: мужество непобежденного Гангута; мучительную борьбу Моонзундских островов и осажденного с трех сторон Таллина, трагедию таллинского перехода, лишенного прикрытия с воздуха; блокаду вторично в течение полувека зажатого в Кронштадте и Ленинграде флота Балтики; героическую оборону так и не взятой, а оставленной противнику Одессы, организованно эвакуированной; долгую и кровавую борьбу за Севастополь, за Новороссийск, за Кавказ, за Волгу как рубеж и коммуникацию Сталинграда и как артерию, снабжающую все фронты горючим; за Север и его полуострова, где силы флота сумели сохранить в прежних границах правый фланг фронта, защитить Мурманск и Кольский залив и поддерживать огромной протяженности пути заполярных конвоев, внешних и внутренних. Это писал нарком и главком флота времен войны, во все годы на том стоявший: флот должен действовать по единому оперативно-стратегическому замыслу с армией. Все крупные военачальники, армейские и флотские, у которых учился Кузнецов, настаивали на том же единстве при сохранении флотом, как писал еще в 1928 году Р. А. Муклевич, его специфики и самостоятельности. За годы службы Кузнецов запомнил и такие уникальные случаи, когда один предложил переодеть моряков в общеармейскую форму, другой так истолковал оперативное подчинение, что скомандовал ввести на флоте общеармейский распорядок дня (Кузнецову же пришлось отбиваться от этой команды), третий посягнул на привилегии матросов и старшин корабельной службы, не поняв разницы жизни и работы на море и на суше, пока его самого не пригласили в знойный день похода осмотреть крейсер и спуститься вниз, в "его преисподнюю", в пекло "БЧ-У".