Маршал В. И. Чуйков так писал о моряках Волжской военной флотилии, об их роли под Сталинградом: "...если бы их не было, возможно, 62-я армия погибла бы без боеприпасов и без продовольствия и не выполнила бы своей задачи". Но флотилия не только держала переправы, живой мост между левым и правым берегами, она и во время Сталинградской битвы и после нее сохраняла нашу главную нефтяную коммуникацию, питающую бакинской нефтью фронты и флоты. После катастрофы под Сталинградом фашисты, решив парализовать волжскую коммуникацию, сформировали минно-заградительную авиаэскадру из хейнкелей и юнкерсов. Днем их самолеты фиксировали движение судов вверх по реке, ночью массированно ставили магнитные и акустические мины. Рвались на минах баржи, пылала залитая нефтью река, возникали пробки, скопления судов с горючим в низовьях Волги. Ставка приказала Кузнецову ликвидировать опасность в преддверии решающего удара по врагу на Орловско-Курском направлении.

"Три наркома, Н. Г. Кузнецов, морского флота - П. П. Ширшов и речного 3. А. Шашков, вылетели на самолете ВМФ в Сталинград, - рассказывал мне Н. И. Шибаев, в то время начальник минно-торпедного управления. - Новым командующим Ставка назначила контр-адмирала Пантелеева... Наркомы по-фронтовому определили характер взаимодействия военных моряков, моряков гражданских и речников на этом волжском стратегическом направлении: круглосуточное наблюдение за рекой, мобилизация всех железных барж в качестве тралов против магнитных и акустических мин и буксиров - в качестве тральщиков для бригад траления, проводка караванов. Началась круглосуточная боевая работа. Нарком вскоре поручил мне проверить бдительность постов наблюдения за рекой и воздухом. Ночью на глиссере я шел от поста к посту. Мотор сильно мешал, но все же я услышал - летит самолет. Отметил: слева по борту метрах в тридцати всплеск, самое время проверить пост. Вышел на берег у большого селения. На посту старик - в сапогах с галошами, в ватнике. Волжский бакенщик, всю жизнь навешивал по ночам на фарватере фонари. Что, спрашиваю, нового на реке? А вот, говорит, самолет прошел. Куда? Показывает: пересек зеркало реки и сбросил мину. А направление? Волга-то широка. Покажу, говорит, и направление. Мы ж этим бакенщикам не смогли приборов дать, не было. Вышел он из положения. Показывает мне на большой круг, в центре луночка, по окружности вбиты колышки, ложись, говорит, адмирал, вот сюда, мы с тобой росту равного, где колышка нет, там и направление. Оказывается, радиус круга - его рост: услышав звук самолета, он ложится, ноги в луночку, лицо - на реку. Где мина упала, в том направлении и колышек выдернут, старик же, как стрелка, вращается за самолетом. И ведь все совпало точно. Доложил об этом наркому, он приказал Пантелееву: бакенщика наградить, а его выдумку - хоть и примитивную, но верную - распространить на все посты".

Появилась карта миноопасных мест на фарватере, началось успешное траление, ежедневно флотилия докладывала в ГМШ обстановку на реке. За движением нефтяных барж постоянно следила Ставка. Нарком уже собирался вернуться в Москву, когда утром начальник штаба флотилии В. В. Григорьев доложил, что на мине взорвалась канонерская лодка - старый колесный пароход. Сила взрыва полутонной немецкой мины на мелководье была колоссальной, это место было протралено десять раз, взорвалась мина на одиннадцатый раз. Она оказалась большой кратности действия. Командующий растерялся: это была первая при нем потеря. Кузнецов, заметив его состояние, сказал: "Слушайте, Пантелеев! Вы думали, что, раз вы вступили в командование, корабли сразу перестанут подрываться? Это более чем наивно. Надо быстрее создавать надежную систему траления". Нарком и его помощники уехали, когда все наладилось и поток горючего шел бесперебойно.

Руководство воюющим флотом, организация взаимодействия со всеми видами вооруженных сил были делом сложным, нелегким, особенно в первый период войны, когда по сложившимся обстоятельствам флоты были оперативно подчинены фронтам, иногда армиям. Наркому, Главному штабу приходилось через Ставку регулировать взаимоотношения, чтобы флот мог удовлетворять и потребности сухопутных сил, и столь же насущные для войны потребности действий на море, решать специфически флотские задачи, которые ставила Ставка. Главный штаб, командование флотами и флотилиями и стоявший во главе ВМФ нарком и здесь выдержали испытание. Сумел ли нарком создать "коллектив добросовестных людей"? Сумел - и на флотах, и в центре. Коллектив, объединенный не крышами зданий, не только приказами - единомыслием. Сумел сохранить стабильность, несменяемость управления. "Я же с ними со всеми работал! - сказал мне однажды Николай Герасимович, беседуя о достоинствах и слабостях соратников по войне. - И никого не отдал". Дружно, согласно работал с Иваном Васильевичем Роговым, начальником ГлавПУРа ВМФ, так же как и Кузнецов, членом ЦК партии, человеком суровым, храбрым, неутомимым, кристально честным и беспощадным к любому нарушению долга и морали.

Не хочу идеализировать человека, о котором пишу, да и он этого не желал. Его заслуги оценены многими наградами. Впереди долгие годы безупречной службы и упорного труда за письменным столом во имя безопасности государства. "Чтобы были сделаны выводы". К этому труду он относился щепетильно и внимательно прислушивался к мнению соратников. "В Вашем письме я нашел кроме изложения фактов и советов, на что нужно обратить внимание, довольно юмора, а иногда и "шпилек" в адрес автора, - писал он однажды. - Но все это считаю оправданным. Обычное хвалебное письмо (которому я знаю цену) мне пользы не приносит, а суровая, хотя и неприятная, критика позволит улучшить книгу. Сегодня же собираюсь работать над нанесенными мне побоями. Но болезнь излечима"... Но на своем стоял. "О роли наркомата, - писал он в другом письме, - тебе известно, что было именно так, как я пишу, а не иначе. Это особенно справедливо для первого периода войны. Мне никак нельзя уклоняться от истины и писать, что я все знал своевременно"...

Когда листаешь опубликованное Николаем Герасимовичем, удивляет, как много им написано о войне, ее уроках, опыте и вообще о флоте и людях флота, неожиданно много. Помимо четырех книг, переведенных на многие иностранные языки, он писал об участии моряков в обороне Москвы, о роли флота в борьбе за Ленинград, Ладожской флотилии на "Дороге жизни", моряках в Сталинградской битве, северных морских конвоях, принципиальных вопросах организации флотов и руководстве ими в Великую Отечественную войну; о Ялтинской и Потсдамской конференциях, в которых участвовал как главком ВМФ СССР, о завершающем этапе войны против японского милитаризма, войны, во время которой Кузнецов как член Ставки Верховного Главнокомандования был заместителем маршала Василевского и координировал с сухопутными силами на Дальнем Востоке действия Тихоокеанского флота и Амурской флотилии; о национально-революционной борьбе республиканского флота Испании; даже сложно перечислить все напечатанное им в журналах "Новая и новейшая история", "Вопросы истории", "Военно-исторический", "Международная жизнь", "Морской сборник", "Октябрь", "Нева", "Новое время", в сборниках Академии наук СССР и Воениздата. Про Николая Герасимовича никак не скажешь, что он был в отставке. Он жил с флотом и продолжал служить флоту, сумел изучить английский язык настолько, что переводил специальные статьи для ряда военных журналов, редактировал и снабдил предисловием книгу о разгроме конвоя "PQ-17", перевел книгу Джеймса Калверта "Подо льдом к полюсу", на основе первоисточников написал для академического журнала посмертно опубликованные в 1975 году размышления "Некоторые вопросы океанско-морских операций английского и американского флотов в годы второй мировой войны".