- ...Страсть до чего Пустельников любил лошадей. Любой цыган мог ему позавидовать. Вот уж был лошадник, так это - да! А гнедого он с заграницы привел в поводу. На трех ногах привел, четвертая была перебита пулей. Кто-то кинул гнедого в корчах, а Семен его подобрал к неудовольствию лейтенанта.

Гнедой прыгал на трех ногах, всю дорогу поклоны отбивал лошадиные и пятнал кровью тропу, дрожал лоснящейся шкурой, доверчиво глядя на стоящих рядом людей огромными фиолетовыми глазами, в которых плескалась горячая боль.

- Ну, Пустельников, ты всегда что-нибудь выдумаешь, - недовольно выговаривал лейтенант. - Ни к чему на заставе калеки, своих лошадей полконюшни. Придется собакам скормить твоего одра.

- Выхожу его, - взмолился Семен. - Вот увидите, в строй верну.

- Кормить чем будешь? На довольствие я его не поставлю, даже не думай.

- И не надо. - Семен обрадовался. - Обойдемся без довольствия. Одного как-нибудь прокормим.

Так и осталась на заставе гнедая лошадка, найденыш с веселой кличкой Груша, и выходил ее Семен, и понемногу стал запрягать, и ни одной душе к ней притрагиваться не разрешал.

Юнусов с Ткаченко получили свои карабины, плащи натянули, докурили цигарки и вышли под дождь, к воротам, как водится, подняли капюшоны, потому что дождь лил не по-осеннему яростно, ливнево крупно и косо, как в мае, и в сразу образовавшихся лужах пузырилась и кипела вода. Юнусов съежился, Ткаченко же чуток повернулся, чтобы струи не били ему в лицо, пошел как-то боком, прикрывая локтем затвор карабина.

- Ткаченко! Юнусов! - закричали вдогонку. - Возвращайтесь назад, быстро!

Открылась, пропустив на улицу полосу яркого света, входная дверь, на мгновение осветилась полоска земли, которую безжалостно стегал косой дождь. От конюшни, тяжело шлепая по воде, пробежал Пустельников.

- Тревога! - крикнул, не останавливаясь.

Юнусов с Ткаченко припустили за ним, вбежали в помещение, где уже солдаты разбирали оружие, прилаживали подсумки, на ходу застегивали ремни, и лейтенант, не дожидаясь, пока они все станут в строй и замрут в ожидании дальнейших распоряжений, сообщил, что на левом фланге наряд столкнулся с бандгруппой, что с нашей стороны двое ранено, а остальные ведут неравный бой.

- Приказываю!.. - Начальник заставы отдавал приказ быстро и лаконично, не особенно вдаваясь в подробности, потому что сам возглавил тревожную группу.

Когда они выбежали на улицу, за рекой, над башней костела по ту сторону рубежа, загорелась ракета. Как бы зеленым пламенем вспыхнул узорчатый крест и погас, еще вспыхнул красным и снова утонул в темноте, и что там происходило, не знал никто, даже лейтенант, торопившийся на помощь ведущему бой наряду. От леса слышалась ружейная стрельба, она подстегивала бегущих, парни, не глядя на ливень, выкладывались, бежали, обгоняя один одного, не разбирая дороги - лишь бы скорее, только бы вовремя успеть...

- ...Купили они нас в ту ночь, сволочи! Как воробьев провели на мякине, а мы догадались не сразу, с опозданием допетрили. На левом фланге отвлекли, наряды на себя притянули да еще всех нас в придачу. Сами же основной силой проскочили в Поторицу по центру участка и прямым ходом к заставе... Они тоже не дураки были, у них своя тактика и стратегия... Тем часом на заставе оставалось семь хлопцев: дежурная служба и двое больных. За старшего Фатеров, хворый, потому и остался. Ситуация - я те дам, очень даже неинтересная ситуация: семеро наших и сотня лесовиков. Такая арифметика получилась...

Сотня ворвалась в Поторицу, с ходу атаковала заставу, забросала гранатами вышку и двор, ударили ручники и немецкие автоматы, кое-кто бросился разбивать ворота. И тут по атакующим лупанул наш станковый пулемет. Лесовики отхлынули.

- Наш "максим" шпарит, - сказал лейтенанту старшина Врагов. Послушайте, точно - наш.

- Верно, наш, - подтвердил Князьков. - Слышишь, Семен?

Уж кто-кто, а Пустельников "по голосу" узнал своего "станкача".

- Похоже, - сказал Семен.

Дождь поуменьшился, но продолжал падать, в лесу стоял монотонный шум. Разгоряченные пограничники давно промокли до нитки, но дождь не остудил их пыл и тревогу, не унял их стремительный бег. Впереди еще раздавались одиночные выстрелы, выкрики, кто-то хрипел и матерился простуженным голосом. Было не разобрать, где это происходит - на том берегу или на нашем.

- Надо обратно, - не тая тревоги, сказал на бегу старшина Врагов. Верно, товарищ лейтенант, давайте возвращаться. Чует сердце... - Сердце у старшины колотилось от трудного бега.

Лейтенант без подсказки понимал - умом и сердцем - на заставе они нужнее, там плохо, там идет бой, и, безусловно, неравный.

- Врагов, Князьков, Пустельников... Где Пустельников?.. Здесь?.. Хорошо. Ткаченко, Юнусов, Тимошенко. За старшего старшина Врагов... Что у вас. Слива?.. Ладно, возвращайтесь со всеми. А я тут разберусь и подойду с людьми. Давайте, Врагов.

Зеленый Петро опередил всех, бежал через мокрый кустарник, увлекая за собой остальных, не сбавляя, а наращивая темп, и в темноте только брызги летели из-под ног у них и раздавалось учащенное бегом дыхание.

- ...Обратно мы не бежали. Обратно хлопцы летели. Про сестер никто даже не заикнулся, но все о них думали, и все мы тревожились, и такое у каждого на душе творилось, что словами не передать. Я ж говорил - предчувствие... Страшные мы, наверно, были, потому что назад тоже без дороги неслись, и забивало нам очи грязью, и дождь не успевал смывать ее с наших лиц... Столько лет прошло, а помню тот бег и помню ту боль, и нашу общую ярость, и великую печаль... Вроде вчера та беда приключилась, прямо перед глазами у меня та страшная картина. Верите - нет, вот рассказываю, в хате духотища, а потроньте мои руки - как с мороза...

Трижды лесовики поднимались в атаку и трижды откатывались назад, плюхались прямо в грязь, а сверху - с чердака - поливало их горячим свинцом, некоторых насквозь прошивало, как бы навек пригваздывая к мокрой земле. Станковый пулемет, два автомата и столько же карабинов держали оборону заставы против целой сотни под командой знаменитого вешателя Черноморца из куреня Юрченки - так впоследствии говорили пленные: налет на Поторицу возглавлял Черноморец, лесной сотник из "нахтигальских"* карателей.