Утро было тихое, теплое, ласковое. Хопер, тоже невыспавшийся, не вставая с мягкой подстилки, принялся рассуждать о том, что Красюк с Мухомором не сразу уйдут, - какой дурак убегает от такой благодати? - если уж отдыхать, то лучше у озера... И тут же, противореча сам себе, велел Рыжему слазать на гору, поглядеть, дымит ли еще их костер.

- Сейчас пожрем, и давай, - сказал он. - А я похожу тут, может, кого подстрелю.

Рыжий не стал спорить: прикинул, что наверху, где нет комаров, можно будет покемарить часок-другой. Сказал заботливо:

- Стреляй наверняка. Патронов-то мало.

- Будто не знаю, - проворчал Хопер.

Стрелять он не собирался вовсе. Даже если косуля подойдет сама и начнет нюхать ружье. Никак нельзя было стрелять: услышат золотоискатели, насторожатся, смоются. Ищи их тогда. Да и не хотелось ему шляться по тайге, выискивая косулю. Какая-то небывалая лень навалилась на него сегодня.

Когда Рыжий ушел, Хопер, подбросив веток в костер, опять завалился на примятую зеленую подстилку, стал думать о том, куда денет свою долю золота. В дело бы пристроить, в бизнес. Никаким бизнесом он заниматься не умел, но знал, что большого ума для этого не требуется: будут деньги, найдутся и помощники, которые сообразят все, как надо. Главное, держать их в узде, чтобы не затеяли свою игру...

Внезапный сильный порыв ветра пригнул вершины сосен, разворошил кучи бурелома у речки. Хопер вскочил, охваченный тревогой. Ветер скоро стих, но небо будто взбесилось. Рваные тучи, обгоняя друг друга, быстро затягивали синеву. Откуда-то донесся низкий, выматывающий душу гул.

Новый порыв ветра чуть не сбил с ног. Костер сдуло, будто его и не было. Зеленая подстилка взнялась парусом, колючими ощетинившимися лапами повисла на соседних кустах.

Все это было скорее интересно, чем страшно. Хопер осмотрелся, соображая, где бы переждать грозу, углядел на склоне разлапистую ель и, пригнувшись, побежал к ней. Видывал он таежные грозы, правда не такие свирепые, но видывал. В лагере они больше радовали, чем пугали, поскольку всякие работы прекращались, и зэки отсыпались на нарах под защитой крепких стен бараков. А в лесу встречать грозу ему не приходилось. Только не такой уж он слабак, пересидит.

От бешеного ветра даже ель с ее тяжелыми лапами защищала плохо: ветки, шатром спадавшие до земли, ветер задирал вверх, словно юбку у бабы. Хопер ногами и руками уцепился за сучья и только так удержался. Иначе катиться бы ему по склону незнамо куда.

Из-под мельтешащих перед глазами елочных лап он видел летящие по воздуху ветки и даже целые деревья с растопыренными корнями. По небу неслись уже не тучи, а какие-то громадные белесые, как снег, крутящиеся валы. Ослепила близкая молния и тут же ударил гром. Показалось, что задрожала вся сопка вместе с елью, под которой он прятался. И снова слепящий свет, снова и снова. Молнии хлестали темнеющую даль. Громы непрерывно ревели, ворчали, всхлипывали, рвали воздух с таким оглушительным треском, что болели уши.

И вдруг хлынул ливень, прижал к земле вскинутые ветки. Но лишь на миг. Новый порыв ветра позволил Хопру глянуть на волю. Но ничего он не увидел, все застилала летящая водяная завеса. Внизу, возле комля, запенился водоворот, с каждой секундой водяной вал становился все выше. Никогда не молившийся, Хопер вдруг стал громко просить кого-то не подмывать корни ели, спасшей его.

- Господи! - кричал он. - Помилуй! Чего тебе стоит? Других деревьев мало, что ли?!

Завертелось на языке даже странное слово "пожалуйста".

Вдруг вспомнился Рыжий, ушедший к вершине сопки, и словно бы воочию он увидел его катящимся по склону, захлебывающимся в мутном потоке. Затомило незнакомое чувство, похожее на жалость. Он попытался представить себе Рыжего так же прячущимся под деревом. Но картина погибающего подельника все вставала перед глазами.

Очередной удар грома разорвал земную твердь где-то совсем близко, будто в двух шагах от ели, и Хопер чуть не выронил ружье. Мысли о подельнике сразу вылетели из головы: ружье дороже. Да и за себя стало по-настоящему страшно. Только тут дошло до него, что дело совсем хреново. Уже теперь руки онемели. Если эта свистопляска затянется, то он попросту свалится в водяной поток.

Хопер поднялся чуть выше, уселся поудобнее, просунувшись меж частых веток ели так, чтобы держаться не только руками, а и ногами, и спиной. Подумав, распустил ружейный ремень, прихватил им себя к веткам и стал ждать.

Ночь прошла в каком-то онемении. Он уже не знал, где его руки, где ноги, временами забывался и, казалось, не слышал рева тайфуна.

Что наступает утро, понял, когда разглядел перед собой мокрую шелушащуюся кору.

Ветер ослабел только к концу дня, но дождь все лил, пригибал к земле тяжелые ветки. Был он не такой сильный, как вчера, водяной поток иссяк. В слабом свете, пробивавшемся сквозь поредевшую хвою, Хопру чудилась внизу сухая подстилка, он порывался спуститься на нее, но не мог разогнуть сведенные судорогой руки и ноги.

Он не знал, сколько прошло времени, прежде чем ему удалось вытянуться на ровной площадке под елью. Было холодно, но это казалось пустяком в сравнении с приобретенным наслаждением - лежать.

Проснулся Хопер от голода. Жрать хотелось так, будто месяц просидел в кандее. Сунул руку в сидор, нащупал комок хлеба, положил его в рот. И чуть не подавился: хлеб не лез в пересохшее горло.

Выбравшись из-под елки, Хопер тут же вскочил, забыв о голоде. Показалось, что во время бури его занесло в какие-то другие края. Не узнавалось ничего вокруг. Перед ним был глинистый склон, по которому вразброс, словно кости после побоища, валялись белые обглоданные палки. Внизу вместо ручейка в зеленых берегах бушевал широченный мутный поток. И только вершины дальних сопок знакомо горбились на белесом утреннем небе. Солнце, просвечивавшее сквозь облачную пелену, лишь чуть поднялось над сопками, но было уже тепло, даже жарко.

Напиться сразу Хопру не удалось: в кастрюле, которой он зачерпнул воды из этого потока, не видно было не только дна, а и стенок. Но и дать отстояться воде сил не хватило. Потоптавшись возле кастрюли, он решительно поднял ее, припал к краю. Отплевался, зажевал хлебом вкус глины и снова начал пить. И тут услышал далекий, показалось, детский крик.