- Рад слышать, что вы так думаете, потому что меня это тревожило. Должно быть, я прибыл из более позднего отрезка времени, чем остальные. Видите ли, я проживал в мире, брошенном человечеством.

- Как это брошенном?

- Ну да, все отправились на иные планеты, кружащиеся вокруг других звезд. Далеко в космос, даже не знаю, насколько далеко. Земля, моя Земля, просто износилась. Окружающая среда была разрушена, естественные ресурсы исчерпались. Их остатки ушли на то, чтобы построить корабли, которые забрали человечество в космос. Они покинули ее разоренной и загаженной...

- Но ведь кое-кто из людей остался! Пусть и очень немногие, как ты сказал.

- Да, люди остались: ни то, ни се, полнейшие невежды, ничтожные неудачники, никчемные идиоты. Словом те, кто ничем не мог оправдать свое пребывание на корабле. Остались и роботы: безнадежное старье, просто ненужный хлам, каким-то чудом избежавший отправки на свалку. Невежд - и людей, и роботов - оставили, а остальные - умные и талантливые люди, совершенные роботы - отправились прочь с Земли на поиски новой достойной жизни. А мы, отбросы тысячелетий эволюции, остались влачить свое жалкое существование, как умеем и можем. И мы, покинутые роботы, веками делали для оставленных людей все, что в наших силах. Мы проиграли. Мы проигрывали на протяжение столетий. За эти годы потомки ничтожных людишек, не удостоившихся права лететь с остальными, не развились ни в интеллектуальном, ни в моральном отношении. Порой, правда, мелькал проблеск надежды: два-три поколения казались многообещающими, но эти обещания бесследно тонули в трясине плохой наследственности. В конце концов я вынужден был признаться себе, что люди эволюционируют вниз, а не вверх, что всем надеждам конец. С каждым поколением они становились все более мерзкими, более жестокими, более никчемными.

- И вы оказались в плену, - подсказал Лэнсинг. - В плену у собственной преданности своим людям.

- Можно сказать и так, - задумчиво согласился Юргенс. - Вы поняли. В самом деле, мы оказались в плену. Мы по-прежнему чувствовали, что обязаны продолжать, ибо должны отдавать этим дегенерирующим существам все лучшее, на что способны, но этого всегда будет мало.

- И теперь, вырвавшись из той обстановки, ты вдруг ощутил себя свободным.

- Именно свободным. Я еще никогда не был так свободен. Наконец-то я принадлежу только себе. А что, разве это плохо?

- По-моему, в этом нет ничего плохого. Просто ты завершил неприятную работу.

- Послушайте, вы говорили, что мы не знаем ни того, где находимся, ни того, что должны сделать. Но ведь я по крайней мере могу начать с чистого листа, начать жить заново.

- И среди людей, которые тебе рады.

- Не уверен. Пастору нет до меня никакого дела.

- Забудем о Пасторе. Лично я рад, что ты с нами. Мы все этому рады - разве что за исключением Пастора. Да и то, он еще под вопросом. Не забывай, что именно Пастор поспешил вынести тебя на дорогу, когда ты были поврежден. Но факт остается фактом - он просто религиозный фанатик.

- Я еще себя покажу, - пообещал Юргенс. - Я себя так покажу, что даже Пастор вынужден будет признать меня.

- И для чего ж ты тогда ринулся к стене? Пытался показать себя?

- В тот момент я об этом еще не думал. Я просто считал, что есть дело, которое надо выполнить, и я обязан его сделать. Но не исключено, что я пытался доказать...

- Юргенс, это было весьма глупо с твоей стороны. Обещай больше не лезть на рожон.

- Попытаюсь. Вы только скажите, когда я лезу на рожон.

- В следующий раз, - заявил Лэнсинг, - я просто огрею тебя чем под руку подвернется.

- Валяйте сюда! - крикнул Лэнсингу Генерал. - Ужин готов!

Ленсинг встал.

- Не хочешь ли пройти со мной? - пригласил он робота. - Чтобы побыть со всеми. Можешь опереться на меня, я тебя доведу.

- Пожалуй, нет. Мне надо пораскинуть умом в одиночестве.

10

Лэнсинг обстругивал срезанную рогатину, чтобы сделать Юргенсу костыль.

Пастор встал со своего места, подбросил в костер немного дров и поинтересовался:

- А где Генерал?

- Отправился за Юргенсом, - объяснила Мэри.

- К чему? Почему нельзя было оставить его на месте?

- Потому что так нельзя. Юргенс должен быть здесь, вместе с нами.

Пастор промолчал и уселся на свое место.

Сандра обошла костер и остановилась около Мэри.

- В темноте кто-то рыскает, - сказала она. - Я слышала сопение.

- Наверно, это Генерал. Он отправился за Юргенсом.

- Это не Генерал. Оно ходит на четырех ногах. И Генерал не сопит.

- Какой-нибудь зверек, - предположил Лэнсинг, отрываясь от работы. - Они всегда шныряют неподалеку от костров. Их толкает любопытство: надо же узнать, что там творится - а может, рыскает в поисках чегонибудь съестного.

- Меня это беспокоит, - призналась Сандра.

- Да у всех у нас нервы натянуты, - сказала ей Мэри. - Этот куб...

- Давайте пока забудем о кубе, - предложил Лэнсинг. - Утром мы осмотрим его повнимательнее.

- Лично я не стану осматривать его повнимательнее, - заявил Пастор. - Это порождение зла.

В круг света вошел Генерал, одной рукой обнимая покачивающегося Юргенса.

- Что это я слышал насчет порождения зла? - громоподобно спросил он, но Пастор промолчал. Генерал осторожно опустил Юргенса на землю между Мэри и Пастором и сообщил: - Он едва ходит. Нога практически отказала. Нет ли способа уладить это дело как-нибудь получше?

- У него в колене сломалась одна деталь, а замены нет, - покачала головой Мэри. - Кроме того, искривилось кое-что в конструкции бедра. Я смогла восстановить часть функций ноги, и только. Теперь ему поможет только костыль Эдуарда.

Генерал присел на землю рядом с Лэнсингом и сказал:

- Готов присягнуть, что когда я подходил, кто-то болтал о зле.

- Болтал, и ладно, - оборвал его Лэнсинг. - Это неважно.

- Нет нужды, достойный педагог, - оживился Пастор, - пытаться вставать между человеком в сутане и воином. Быть может, мы разберемся и сами.

- Ладно, раз уж вы настаиваете, - согласился Лэнсинг. - Но по крайней мере, ведите себя по-джентльменски.

- Я всегда джентльмен, - заявил Генерал, - это врожденное. Я офицер и джентльмен. Только так, эти качества неотделимы друг от друга. А наш комичный дружок...