Лэнсинг и Энди уселись за столик у самой стены.

Сполдинг приподнял свой стакан и поверх него вопросительно взглянул на приятеля.

- А знаешь, - начал он, - я уже несколько дней думаю, как славно бы получилось, если б нас навестила очередная средневековая чума - вроде той, что в четырнадцатом веке свела в могилу треть населения Европы. Хотя, впрочем, новая мировая война или второй библейский потоп тоже подошли бы; годится все, что угодно, лишь бы эта штука заставила нас начать все заново, исправить ошибки, совершенные человечеством за последние тысячу лет или около того, и прийти к какой-нибудь иной социальной и экономической структуре. Чтобы у нас был шанс уйти от посредственности, шанс более здраво устроить свое общество. Система труд-зарплата уже устарела, вяжет нас по рукам и ногам, а мы продолжаем цепляться за нее...

- А не думаешь ли ты, - мягко возразил Лэнсинг, - что предлагаемый тобой метод чуточку грубоват?

Он вовсе не собирался спорить - с Энди никто и никогда не спорил, потому что на стороне Энди всегда был подавляющий перевес: он просто лез напролом, излагая свои мысли почти бесцветным голосом, выстраивая их в колонны и шеренги, каталогизируя их и разворачивая на всеобщее обозрение, как колоду карт.

Эдуард не хотел и не собирался спорить, просто он принял условия игры, согласно которым жертва - или жертвы Энди - должна была что-то бормотать в ответ.

- Вскоре мы внезапно осознаем, - вел свое Энди, - пока я не думал, почему именно придет это осознание - ну, словом, мы осознаем, потому что все человеческие попытки чего-либо добиться просто тщетны, поскольку направлены не туда, куда надо. Столетиями мы накапливали знания, добывая их во славу разума - но не более разумно, чем древние алхимики разрабатывали свои методы ради превращения обычных металлов в золото. Быть может, окажется, что все эти знания ведут в тупик, что за какой-то определенной чертой наши понятия просто-напросто утрачивают свой смысл и обращаются в пустой звук. А еще несколько лет спустя все прежние фундаментальные теории пространства и времени обратятся в прах; мы застрянем посреди груды обломков искореженных теорий и узнаем, что они ни на что не пригодны, потому что были таковыми с самого начала. И тогда обнаружится, что изучать Вселенную просто бессмысленно. Мы узнаем, что на самом деле не существует никаких законов природы, что Вселенной правит чистый случай, а то и что-нибудь похуже. Все наши отчаянные исследования, вся эта погоня за знаниями - не только о Вселенной, но и обо всем остальном - происходят только потому, что мы хотим добиться для себя каких-то выгод. Но давайте спросим себя: а имеем ли мы право добиваться выгод? По сути, мы не имеем права ожидать от Вселенной чего-либо такого.

Теперь настала пора сделать Лэнсингу свой ход.

- Похоже, что сегодня ты настроен куда более пессимистически, чем обычно.

- Я - отнюдь не первый из тех, кто предается пессимизму подобного рода, хотя меня к нему толкнул несколько иной подход. В прошлом существовала целая школа мыслителей, исповедовавших подобную точку зрения - это было еще в те времена, когда космологи были убеждены, что наша Вселенная конечна. Сейчас наша космология далеко не так категорична в этом вопросе. В данный момент мы уже не знаем, что представляет из себя наша Вселенная - быть может, она конечна, а может, и нет; этого не знает никто. Это зависит от того, сколько во Вселенной материи, а оценка этой величины меняется год от года, а то и от месяца к месяцу. Но это ни то, ни се. Тогда, в те годы, когда еще доминировало убеждение, что Вселенная конечна, то и теория, основывавшаяся на знании о конечности Вселенной, была точно такой же конечной. То есть имелась определенная квота знаний, и как только мы ее исчерпали бы, узнавать о Вселенной стало бы нечего. А раз знания развиваются и накапливаются, удваиваясь каждые пятнадцать лет то - как подсчитали в те годы - этот процесс долго не продлится, максимум несколько столетий. После этого познание подойдет к тому пределу, который определен конечностью Вселенной, и наступит конец дальнейшему накоплению знаний. Люди тех дней, разделявшие подобную точку зрения, заходили настолько далеко, что даже строили экспоненциальные графики, предел которых, по их мнению, должен был продемонстрировать конечную точку развития науки и техники.

- Но ты же говорил, что концепция конечной Вселенной больше не является общепринятой, и Вселенная вполне может оказаться бесконечной.

- Ты не уловил мою мысль, - проворчал Энди. - Речь идет не о том, хороша или плоха Вселенная. Я просто воспользовался этим примером, чтобы опровергнуть твое утверждение насчет моего пессимизма. Я пытался объяснить, что бывают ситуации, когда провозглашается пессимизм особого рода. А начал я с того, что было бы благословением, если б на нас обрушилась какая-либо катастрофа, заставившая нас изменить способ мышления и выработать новый образ жизни, ведь мы устремляемся в тупик, более того - мы устремляемся туда очертя голову. И когда мы окажемся в тупике, мы сгрудимся там толпой, а потом поползем обратно, вопрошая себя, а не было ли более разумного способа проделать это раньше. Я же считаю, что мы должны прямо теперь, до того как стукнемся лбом, остановиться и задать себе этот вопрос...

Энди продолжал ворчать, но теперь Лэнсинг отключился, слыша лишь ровное бормотание и разбирая слов.

"И вот этому человеку, - думал он, - я собирался предложить отправиться в воскресный поход". Если бы он предложил, Энди почти наверняка согласился бы, ведь его жена в эти выходные гостит у своих родителей в Мичигане. Скорее всего, Энди и в походе будет не в силах сдержать ту лавину слов и доказательств, которая изливается из него сейчас; он будет говорить и говорить, и ничто не сможет заставить его замолчать. Обычно человек в походе стремится порадоваться хотя бы относительной тишине и покою, да только к Энди это не относится. Таких вещей, как тишина и покой, для Энди не существует, он олицетворяет собой вулкан мысли.

А еще Лэнсинг думал, что можно попросить Элис Андерсон провести выходные вместе, но и такой план имеет свои отрицательные стороны. Во время нескольких последних встреч с ней Эдуард замечал во взгляде Элис проблески матримониальных надежд, а это, если вникнуть, ничуть не лучше беспрерывной болтовни Энди.