Действующие лица:

Все названные по ходу либретто

действующие лица и исторические личности

должны нам что-нибудь станцевать

История — Великий Балетмейстер.

Не странно ли: исторические личности на сцене Истории

всегда танцуют парами — назовешь одного,

сразу же является второй.

Возьмем кого-нибудь наугад, например:

Кирилл и Мефодий,

Чернышевский и Добролюбов,

Гдлян и Иванов,

Тристан и Изольда,

Данте и Алигьери,

Робинзон Крузо и Пятница,

Карл Маркс и Фридрих Энгельс,

Каменев и Зиновьев,

Роберт Рождественский и Евгений Евтушенко

и многие-многие другие;

этот список можно продолжать до бесчувствия.

Получается какая-то дурная закономерность:

ЕСЛИ НЕТ ПАРЫ, ЗНАЧИТ, ЛИЧНОСТЬ НЕ ИСТОРИЧЕСКАЯ.

Получается так…

Объяснение этой парной закономерности простое:

у любого нормального человека всегда найдется

друг (например, Огарев), враг (Троцкий),

любовница (Клеопатра), сын (Дюма-младший),

брат (Райт, Гонкур или Вайнер), сват,

кум, сосед и так далее;

поэтому, как только человек становится

исторической личностью,

он автоматически тащит с собой

на сцену Истории того,

кто первым подвернулся за кулисами.

Впрочем, для закона парности существует и другое

простейшее объяснение: конечно же, в реальной жизни

исторические личности бродят не только парами,

но и триумвиратами, и дюжинами,

и даже волчьими стаями,

но, к сожалению, господам Геродотам

(Флавиям, Карамзиным) лень или недосуг

описывать Историю во всем ее многообразии,

и они толкуют ее концептуально,

по заданной схеме «один плюс один», например:

«Поссорились как-то Михал Сергеич с Борис Николаичем

и развалили Советский Союз…»

Так получается…

Но что это мы все о политике да о политике —

криминальная История гораздо интересней,

тем более, что

криминалистика тоже подчинена закону парности.

Ежу понятно: если есть труп, значит, есть и убийца.

Вызовешь на бис одного — выходят вдвоем, например:

Давид и Голиаф,

Брут и Цезарь,

Иоан Грозный и его сын,

Борис Годунов и царевич Димитрий,

Стенька Разин и княжна,

Джугашвили и жена…

Но мы кажется опять ударились в политику…

Возьмем лучше какую-нибудь криминальную пару

из мира искусства — пусть танцует,

а мы на ее примере рассмотрим процесс

раздвоения и деградации творческой личности

в наше нелегкое время.

Возьмем хотя бы всем известных Моцарта и Сальери —

чем не классическая криминальная пара?

Хорошо.

Берем Моцарта и Сальери.

Оркестр заканчивает увертюру.

Занавес медленно-медленно поднимается.

Печка в Центральном Доме Композиторов —

все действующие лица должны от нее танцевать.

На стене висит портрет Петра Ильича Чайковского.

Под портретом — ружье Чайковского, двустволка.

В центре сцены — Мягкое Потертое Кресло

и шикарный черный рояль типа «Стейнвей Д»

На рояле дымит медный тульский самовар.

Вначале, по старшинству, на сцене появляется Сальери и, кряхтя, усаживается в Потертое Кресло. Сальери старше Моцарта лет на сорок — когда он у гроба Сталина в почетном карауле стоял, Моцарт еще под стол пешком не ходил.

Итак, живет в Москве (можно и в Питере или в Новосибирске, но жить в Москве все-таки ближе к делу) такой весь из себя Сальери Антонин Иванович, композитор (можно и художник или писатель, но пусть уж по традиции Сальери будет композитором), русский (итальянского происхождения), 1912 года рождения, заслуженный, Гертруда и проч. Усаживается в Потертое Кресло и начинает пить утренний чай из тульского самовара.

Как вдруг выскакивает на сцену его любимый ученик — Моцарт Валерьян Амадеевич, а попросту «Валера», — молодой, глупый, гениальный, тоже русский (но неизвестно какого происхождения, хотя в фамилии присутствует подозрительный корень «моца»…) и начинает выделывать всякие антраша и кренделя в три с половиной оборота и ни в грош не ставить Сальери дескать, «старый веник, плохо метет, загородил молодым дорогу, ни пройти, ни проехать».

И все это происходит не в каком-то там занюханном 197… определяющем, решающем или завершающем году какой-то очередной пятилетки качества из количества, а на самом что ни на есть историческом переломе предположим, в году 1991-м.

Возникает вопрос: что должен делать Сальери в этой пиковой ситуации?

Самое простое и умное — сидеть, пить чай.

Но самое простое не всегда получается, а на самое умное чаю не хватит. На «старого веника» можно бы и не обижаться — сойдет, как признание заслуг; но Валера Моцарт в кулуарах совсем уже распоясался: и композитор из Сальери хренниковый, и музЫчка у него соцреалистическая, с мелодией, и Гимн Удыгейской автономной области не Сальери написал, а Ференц Лист, а Антонин Иваныч свою подпись поставил и получил Ленинскую премию; и дачу себе Сальери за казенный счет отгрохал, и служебную машину почем зря на базар гоняет — в общем, все как положено, полный джентльменский набор обвинений.

Нельзя же так.

Что посоветовать Антонину Иванычу, которому Моцарт всю оставшуюся жизнь отравил?

«Ответить тем же! — подумает иной нетерпеливый балетоман. — Отравить Моцарта! Пригласить этого Валеру-Швалеру в ресторан Центрального Дома Композиторов — мол, посидим, выпьем, поговорим, — подсыпать ему яду в стакан с водкой, и с концами.»

Ничего себе!

Все тот же Дом Композиторов.

Справа — гардероб, слева — ресторан,

посередине — женский и мужской туалеты.

План отравления Моцарта не проходит — и вот по каким причинам: во-первых, что ни говорите, а так порядочные люди не поступают.

Прав поэт: гений и уголовщина в наше время несовместимы. Представьте на минуту такую сцену: Юрий Бондарев в ЦД Литераторов подсыпал яду в стакан своему тезке Юрию Нагибину…

Нонсенс!

Или наоборот: Василий Аксенов в том же доме взял да отравил грибочками Валентина Распутина…

Нет, это невозможно! Нет, нет и нет!.. Дичь какая-то! Эти люди не то что пить вместе не станут, но и газетку читать рядом не сядут.

«Не верю!» — как сказали бы хором Станиславский и Немирович-Данченко.

В самом крайнем случае могут сжечь чучело врага, но отравить не отравят, внутренний гений не позволит, а гений внутри Сальери конечно присутствует — хоть и потрепанный, злой и скособоченный, но тоже не лыком шит. Ведь учениками Сальери, кроме Моцарта, являются такие гении музыкального искусства, как Людвиг ван Бетховен, Ференц Лист и Франц Шуберт. Чем же гений учителя хуже гениев ученических? Сальери этим вурдала… вундеркиндам носы утирал, на «Стейнвейе Д» учил играть, концерты в фининспекц… в филармонии пробивал — предположим, что ученики обогнали учителя в области музыкального совершенства, но не до такой же степени, чтобы травить всех подряд?

Это во-первых.