Однако уничижительно-сатирическая характеристика фридрихианского движения и его целей, содержащаяся в рассмотренной нами листовке, которую распространяли враги пфальцграфа, может быть прочитана и в другом, положительном смысле. Судя по этому документу (если отвлечься от его язвительного тона), современники видели во Фридрихе религиозного вождя и реформатора — и подобное предположение вполне согласуется с визионерски-реформаторским настроем розенкрейцерских манифестов.

В годы перед войной Хайдельбергский замок, обитель Пфальцского Льва и его царственной супруги, не мог не вызывать откровенного восхищения и благочестивого одобрения у одних, у других же — ожесточенной ненависти и осуждения. Как бы то ни было, игнорировать его существование было невозможно. Усовершенствований, внесенных де Ко, который достроил и модернизировал замок, наполнил его волшебными механическими статуями, водяными органами и прочими чудесами, объединявшими в себе новейшие достижения магии и науки, уже было вполне достаточно, чтобы возбудить изумленное любопытство соседей. Еще более достойными удивления должны были казаться сами обитатели крепости. Елизавета Стюарт отличалась сильным характером и яркой индивидуальностью (не стоит забывать, что бабушкой ее была Мария Шотландская). Посторонние наблюдатели не уставали поражаться страстной привязанности супругов друг к другу. Их двор разительно отличался от всех других германских дворов, а жизнь, которую они вели, со стороны представлялась романтической повестью, не менее удивительной, чем обрамлявший ее фантастический антураж. Разглядывая гравюру Мериана с видом на замок в Хайдельберге и на его сады, поневоле еще раз задаешь себе вопрос: какие последствия в Германии имело «бракосочетание Темзы и Рейна» — королевская свадьба, столь блистательно отпразднованная при яковитском дворе?

Сохранились и другие виды Хайдельберга — на эмблемах, впервые репродуцируемых в настоящей книге. Эмблемы эти заимствованы из небольшой книжки «этико-политических эмблем» Юлия Вильгельма Цинкгрефа, опубликованной Иоганном Теодором Де Бри в 1619 г. (гравюры были выполнены Маттеусом Мерианом) и посвященной курфюрсту Пфальцскому[153]. Позже мы еще вернемся к этой книжице и проанализируем ее более подробно. Пока же нас интересуют только виды Хайдельбергского замка — доподлинно отображающие действительность, поскольку гравером был Маттеус Мериан, в свое время создавший целую серию изображений замка и его садов для книги «Пфальцский Сад» и, стало быть, прекрасно знавший особенности хайдельбергского зодчества.

Первая эмблема в книге представляет собой вид на Хайдельбергский замок; слева — город, над которым высится шпиль церкви Святого Духа. На переднем плане — Лев, «сохраняющий бдительность даже во сне», как поясняют французские стихи, помещенные под эмблемой. Этот Лев — князь (курфюрст Пфальцский), охраняющий безопасность своих подданных. На другой эмблеме Лев Пфальца выглядит более воинственным; изображение замка на заднем плане позволяет составить достаточно полное представление об облике «английского крыла» с его многочисленными окнами. На третьей эмблеме замок и город показаны в более отдаленной перспективе, главное же место занимает фигура Льва, который держит отверстую книгу с девизом Semper Apertus[154].

Рассмотрение видов Хайдельбергского замка с фигурой его Властителя-Льва на переднем плане имеет прямое отношение к теме настоящей главы — в этом читатель вскоре убедится.

В 1616 г. в Страсбурге был опубликован примечательный немецкий роман (или повесть, или, если угодно, фантазия)[155], название которого можно перевести как «Химическая Свадьба Христиана Розенкрейца». Книга представляла собой третью публикацию в серии, вызвавшей «розенкрейцерский фурор». Ряд пополнялся ежегодно в течение трех лет: «Откровение» — 1614 год, «Исповедание» — 1615-й, «Свадьба» — 1616-й; при этом каждый новый документ не удовлетворял, но лишь еще более разжигал нетерпеливое любопытство тех, кто жаждал разгадки розенкрейцерской тайны. Мы, однако, уже подобрали исторический ключик к «Откровению» и «Исповеданию» — он должен помочь нам разобраться и со «Свадьбой». Роман повествует о царственной чете, обитающей в чудесном замке, полном всяческих диковин и изображений львов. Рассказ имеет аллегорический смысл, поскольку интерпретирует алхимические процессы как некий опыт мистического супружества души — опыт этот передается Христиану Розенкрейцу посредством видений, что посещают его в замке, посредством театральных представлений и инициационных церемоний (его посвящают в рыцари), наконец, посредством разъяснений, которые он получает от придворных Короля и Королевы.

Повествование делится на Семь дней, как в Книге Бытия. День первый начинается с того, что рассказчик накануне Пасхи готовится к Причащению. Сидя за столом, он обращается к своему Творцу в смиренной молитве и размышляет о множестве великих тайн, «немалую часть коих Отец светов[156] по своей милости открыл мне». Внезапно налетает бешеный ураган, и в самом средоточии вихря является сияющая Дева в ризах небесного цвета, усыпанных звездами. В деснице чудесного видения — златая труба, на ней выгравировано некое Имя, каковое повествователь (Христиан Розенкрейц) прочесть сумел, но открыть не дерзает. В левой руке Девы — связка посланий на разных языках, которые она должна доставить во все концы света. Большие крыла ее усеяны очами[157]. Паря в воздухе, вестница громко протрубила в златую трубу.

Труба, крылья, усеянные очами, и другие атрибуты Девы согласно указывают на то, что перед нами — общепринятый аллегорический образ Славы (лат. fama)[158]. Выходит, что Дева, привидевшаяся повествователю, имеет самое непосредственное отношение к «трубному гласу» первого розенкрейцерского манифеста, «Откровения» (Fama).

Вскрыв конверт, врученный ему Девой, Розенкрейц обнаружил внутри стихотворное послание. Начиналось оно так:

На поле страницы подле стихов помещен некий символ; под стихами же — подпись: Sponsus et Sponsa, «Жених и Невеста». Тот же символ, в перевернутом положении, появляется и на титульном листе книги.

Символ воспроизводит в упрощенном начертании «иероглифическую монаду» Джона Ди, на что впервые обратил внимание С.Х. Йостен[160]. Присутствие этого знака сближает «Химическую Свадьбу» со вторым розенкрейцерским манифестом, «Исповеданием», опубликованным годом раньше под одной обложкой с вводным текстом, пересказывавшим содержание «Иероглифической Монады». «Свадьба» фактически начинается со знака монады, вынесенного на поле страницы, — и это еще один, очень сильный, довод, доказующий, что «таинственнейшая философия», лежащая в основе розенкрейцерских манифестов, есть не что иное, как философия Джона Ди.