Но я чувствовал, что моим словам все-таки не хватает убедительности. Я говорил ему, а сам думал: «Вот что может ответить мне Мирсаат: он может сказать, что они, коренные горцы, убивая ядовитых змей и барсуков, все же не уничтожили их совсем, а вот мы, горожане, отравили не одну реку, свели много лесов и столько плодородных земель превратили в пустыни. Не лицемерие ли — сокрушаться об одной маленькой змейке?»

Что отвечу, если он скажет так?

— Здесь — северный ареал грецкого ореха, за Угамским хребтом его уже нет, — говорит Александр Яковлевич и печально смотрит на цепь снежных вершин, ослепительно сияющих в небесной лазури.

Я тоже смотрю на далекие вершины Угамского хребта, не пропускающие орех на север, и тоже проникаюсь печалью. Правда, печаль моя другого рода — жить на стационаре мне осталось всего лишь два дня. Непосвященному, мне пока еще непонятен меланхолический настрой Александра Яковлевича. Вокруг — прекрасный ореховый лес. Какая может быть здесь-то проблема? Ну и что, что за Угамским хребтом его нет? Зато здесь есть. И во множестве. Александр Яковлевич приехал вчера вечером и сегодня с утра решил прочитать мне лекцию о грецком орехе и о работе стационара на Кайнар-сае. Изучение грецкого ореха, собственно, не входило в мои планы, но раз уж подвернулась такая возможность, почему бы ее не использовать? Честно говоря, я без особого воодушевления слушаю Александра Яковлевича, изо всех сил стараясь изобразить на лице живой интерес.

Отдав должное вершинам Угамского хребта, Александр Яковлевич переводит взгляд на нашу долину.

— Ведь эти леса росли здесь еще пятьдесят миллионов лет назад, — говорит он и смотрит на меня почему-то с упреком.

Мы входим в чащу, и я осматриваюсь. Прекрасный лес, настоящие джунгли, к тому же еще и доисторические. Огромные кряжистые деревья застыли в неподвижности, их живописно изогнутые ветви устремляются ввысь, крупные резные пальчатые листья сложились в экзотичный узор, сквозь него лишь кое-где скромно просвечивает голубизна. Внизу, в зеленом полумраке, торчат большие листья бузульника. Как паруса. Паруса времени… Птиц не видно, но голоса их звучат отовсюду. И каких только голосов нет! И робкое чириканье, и мелодичное пение, и рассерженные дикие крики, и странные мурлыкающие призывы. Так и кажется, что сейчас выпорхнет из чащи и пролетит мимо нас нечто ослепительно пестрое, ошеломляюще яркое. Где-то справа журчит ручей, но его в зарослях и не видно. В нескольких шагах от нас в тщетной мольбе застыл большой высохший скелет дерева, разметавший, воздевший к небу корявые ветви. Немая скорбь, застывший пафос. Участник страшной драмы, разыгравшейся в этом лесу, жертва жестокого колдовства? Очень красиво…

— Видите? — говорит Александр Яковлевич. — Не хватает влаги. Еще сравнительно недавно эти леса были гораздо гуще, богаче… Давайте вернемся на дорогу, я покажу вам противоположный склон. Вон, обратите внимание… Полосы, жилы видите?

Мы остановились на краю оползневого обрыва. Внизу, в густых зарослях, скрывается Кайнар-сай, на противоположном склоне долины действительно видны темные лоскуты и жилы — участки, поросшие деревьями ореха. Это тоже весьма живописно.

— Он теснится по руслам ручьев, — задумчиво произносит Александр Яковлевич. — А сколько места пустует зря! Южный склон почти голый… У многих деревьев, что там растут, концы веток сухие. Да и здесь — посмотрите…

Я смотрю. Действительно. Мощные, полные жизни ветви кое-где оканчиваются сухими сучками. Невдалеке — еще один эффектный скелет. Да, печально. Я помню, что видел подобное явление в некоторых лесах — по какой-то причине сохнут верхушки и концы веток дубов, кленов. Но здесь все же такая благодать, такое кипенье, такой весенний карнавал жизни, что я с трудом заставляю себя слушать неторопливую речь Александра Яковлевича. Городскому жителю, обитателю каменных джунглей, трудно мне увидеть что-то тревожное в этом разгулье растительности.

— Вы знаете, что Иван Владимирович Мичурин назвал грецкий орех «хлебом будущего»? — спрашивает Александр Яковлевич тоном экзаменатора и строго смотрит на меня.

— Что-то слышал, — виновато отвечаю я и, напрягая память, вспоминаю, что действительно слышал нечто такое. Помню, где-то читал дифирамбы ореху — что-то о жирах и белках…

— В ядре ореха содержится до семидесяти семи процентов белков, до двадцати одного процента жира. Оно в семь раз питательнее говядины… — подсказывает Александр Яковлевич. — По витамину «С» грецкий орех — чемпион! В его недозрелых плодах витамина больше, чем в шиповнике, черной смородине или лимоне. А древесина? А листья? Запах какой, чувствуете?

Да, я давно заметил, что запах здесь особенный — то ли хвоя, то ли какое-то освежающее лекарство.

Александр Яковлевич срывает крупный семилопастный лист и протягивает его мне.

— Попробуйте, попробуйте, разотрите… Чувствуете?

Так вот оно что! Вот от чего запах — от листьев. Пряный, терпкий аромат, напоминающий хвою.

— Это эфирные масла, которые выделяют листья ореха, — продолжает мой строгий гид. — Как и у эвкалипта, они имеют фитонцидные свойства. Убивают микробов. Бактерии, помещенные вместе с листьями грецкого ореха, погибают через двенадцать — восемнадцать секунд.

— Значит, здесь, как и в сосновом лесу, может пройти насморк? — находчиво спрашиваю я.

— Не только как в сосновом, а как в эвкалиптовом, то есть еще лучше! — уточняет Александр Яковлевич. — Экстракт эвкалиптовых листьев лечит катар верхних дыхательных путей… Грецкий орех — прекрасное дерево, прямо клад для человека. По-латыни он называется так: «югланс регия». «Регия» — это значит «царский». Царский орех! В Южной Киргизии по склонам Ферганской долины орех растет лучше, чем у нас: там и влажности больше и теплее, — продолжает Александр Яковлевич. — Но ведь наш, узбекистанский орех тоже ценен. Разве не заслуживает он еще большего внимания хотя бы потому, что здесь условия для него хуже, чем ему здесь тяжелее?

— Разумеется, заслуживает! — поспешно соглашаюсь я. — Но как же быть? Ведь наладить орошение в горах очень сложно…

— Верно! — радуется Александр Яковлевич моей пробуждающейся понятливости. — Вот мы и пытаемся решить проблему без орошения. Сейчас пройдем на опытный участок, я вам все покажу…

Опытный участок, примостившийся на небольшой, почти ровной площадке в горах, в чаще леса, поделен на две половины. С одной стороны стоят маленькие хилые деревца, какие-то желтые и корявые, с другой — здоровые и зеленые. Они раза в два выше и гуще и чувствуют себя, судя по всему, превосходно.

— Видите разницу? — с удовольствием спрашивает Александр Яковлевич.

— Нельзя не видеть, — отвечаю я. И, желая сделать приятное, добавляю: — Но ведь это совсем разные деревья!

— Нет! — удовлетворенно возражает мне Александр Яковлевич. — И те и другие посажены в одно и то же время. В 1941 году. И посажены, заметьте, на плохом месте, вдали от ручьев. А разница в том, что в одном случае мы применили наш метод, а в другом — нет…

— Какой же метод?

— Минеральные удобрения, только! Понимаете, почва здесь хорошая и без удобрений. Беда в другом — отсутствие влаги в летний период, засуха. Но еще Тимирязев говорил, что минеральные удобрения творят чудеса. Даже от засухи можно спасти растения минеральными удобрениями!

— Как витамины для человека, да?

— Скорее — как хорошее, полноценное питание хотя бы периодами. Мы вносим удобрения осенью и весной, в период дождей. Растения набираются сил. Повышается водоудерживающая способность протоплазмы листьев — раз. Да еще сосущая сила корней увеличивается — два. Когда наступает засуха, здоровое, полное сил дерево с успехом сопротивляется ей. Видите, эти деревья цветут, осенью они дают по нескольку килограммов орехов, а те вот-вот засохнут. И вы учтите, что удобрения мы планомерно вносим лишь с шестьдесят четвертого года, а то и не такой эффект был бы.