С рассветом 10-го числа наша армия двинулась вперед по песчаным холмам и оврагам. Полк за полком, дивизия за дивизией разворачивались мы, охватывая город кольцом с неправильными уступами. Стрелковые части и легкая пехота теснили неприятеля по всему фронту и гнали его сквозь темные чащи чапарралей. Колонна упорно продолжала свой сложный путь, извиваясь в глубоких оврагах и перекидываясь через белые холмы, словно блестящая змея. Она уже давно подошла к городу на полет ядра, но скрывалась за высотами. Как только какой-нибудь полк попадал в промежуток между холмами или взбирался на гребень, батареи Сант-Яго открывали по нему пальбу. Беспрерывный треск ружей и карабинов показывал, что в авангарде было весьма жарко. Арсенал был взят приступом, и на развалинах монастыря Малибран взвился американский флаг. 11-го числа мы перешли Орисавскую дорогу и сбили с соседних холмов легкие части неприятеля. Они мрачно отступили под прикрытие своих тяжелых орудий и скрылись за стенами города.

К утру 12-го числа окружение города закончилось. Мы охватили Вера-Круц полным полукругом. Правое крыло нашей линии разбило палатки напротив острова Сакрифисиос, левое же упиралось в поселок Вергара, в пяти милях к северу. Круг завершался морем, где против Вера-Круца стояли темные вражеские суда.

С каждым часом диаметр круга уменьшался. Кольцо осады все стягивалось и стягивалось вокруг обреченного города, пока, наконец, американские пикеты не появились на самых ближних холмах, находившихся под обстрелом пушек Сант-Яго, Консепсиона и Уллоа.

Между крепостными стенами и осаждавшими лежала совершенно ровная песчаная равнина, всего в два километра шириной.

12-го числа, после вечерней зари, я с компанией других офицеров, поднялся на высокий холм, вокруг которого извивалась дорога на Орисаву.

С этого холма был виден весь Вера-Круц.

Мы с трудом взобрались по мягкому, вязкому песку на вершину и остановились на нависающем краю холма.

В первый момент никто из нас не мог произнести ни слова. Мы только ахали, любуясь изумительной картиной. Ночь была лунная и достаточно светлая, чтобы мы могли во всех подробностях разглядеть вид, расстилавшийся перед нами, как на карте. Под нами, так близко, что до него, казалось, можно было достать рукой, поднимался над белой равниной город Вера-Круц, резко ограниченный темно-синим фоном моря.

Синие башни и ярко раскрашенные соборы, готические шпили и мавританские минареты производили впечатление глубокой древности; на зубчатых брустверах кое-где росли, питаясь случайной землей, одинокие пальмы и тамаринды, и их бахромчатая листва придавала городу живописный южный характер.

Над старинными серыми стенами поднимались шпили и купола, увенчанные развевающимися полотнищами: рядом с орлами ацтеков плескались консульские флаги Франции, Испании и Англии.

А дальше синие воды залива тихонько бились об укрепления Сан-Хуана, и сверкающие огни крепости играли на гребнях прибоя.

С юга был виден остров Сакрифисиос и наши темные корабли, мирно спавшие под прикрытием его кораллового рифа.

От крепостных стен, опоясывавших город полосой серого камня, и до нашего холма простирались ровные пески, а направо и налево, от Пуенте-Хорнос до Вергары, сплошной темной линией тянулась цепь холмов, на которых, по колено увязая в песках, стояли американские передовые пикеты.

То была захватывающая картина! Мы все еще молча любовались ею, когда луна вдруг зашла за тучу, и городские огни, до тех пор бледневшие при ее лучах, сразу ярко засверкали по стенам.

На улицах раздавались звуки военных рожков... Время от времени мы слышали крик часового: "Cenlilnela alerte!" (Слушай!) или грозное: "Quien viva?" (Кто идет?)

А потом до нас вдруг донеслись звуки музыки и женские голоса. Нам казалось, что мы слышим шелест шелковых платьев и легкий шорох ног, вальсирующих по зеркальному полу...

Мы с завистью глядели на осажденный город. Многим из нас в эту минуту хотелось сейчас же броситься на приступ...

Но вот с бруствера Пуэрто-Нуэво сверкнула горизонтальная полоса огня.

- Берегись! - крикнул Твинг и сейчас же бросился за гребень холма, лег ничком и прижался к земле всем своим маленьким жилистым телом.

Многие из нас последовали его примеру, но не успели еще мы все лечь, как ядро с воем пролетело мимо нас. То был выстрел двадцатичетырехфунтовой пушки!..

Ядро ударилось в вершину в нескольких ядрах от нашей группы и рикошетом отскочило на соседний холм...

- Попробуй еще раз! - закричал кто-то.

- Проиграл малый бутылку шампанского, - сказал Твинг.

- Скорее он выпил ее заранее, а то бы он прицелился вернее, - возразил другой офицер.

- Шампанское! - сказал Клейли. - И устрицы! Подумать только.

- Придержите язык, Клейли, или, клянусь честью, я сейчас же пойду на город приступом!..

Это произнес Геннесси, чье воображение не выдержало контраста между шампанским с устрицами и свининой с песочной пылью, которую мы глотали уже несколько дней, заедая сухарями.

- Опять! - крикнул Твинг, завидев новую вспышку огня.

- Честное слово, граната! - воскликнул Геннесси. - Дайте ей сперва упасть, а то как бы она не попала в вас, - продолжал он, видя, что некоторые офицеры уже ложатся.

Провизжал снаряд. Искорка оторвалась от него и прочертила черное небо изящными изгибами красной линии.

Гром выстрела донесся до нас со стен, и в ту же секунду мы услышали глухой шум гранаты, зарывшейся в песок.

Она упала рядом с часовым, стоявшим в нескольких шагах от нас. Но он остался совершенно неподвижным, словно заснул или оцепенел. Быть может, он принял гранату за рикошет ядра...

- А они ловко расстреливают холмы! - произнес один молодой офицер.

Но не успели еще отзвучать эти слова, как под нашими ногами раздался громовой взрыв, напоминавший пушечный выстрел. Земля разверзлась, как при землетрясении, засвистели осколки, песок полетел нам в лицо.

На секунду все заволоклось тучей пыли. В это время луна выкатилась из-за туч, и, когда пыль улеглась, мы увидели в двадцати шагах от себя изуродованное тело солдата...

Громкое "ура" донеслось до нас с Консепсиона, откуда стреляла пушка.