Северный ветер дует по нескольку часов, а иногда и по нескольку дней кряду. Утихает он так же внезапно, как и начинается. Он улетает на юг, унося с собою свою заразу...
Вот он прошел, и вся поверхность песков изменилась. По-другому расположились холмы. Иные из них совсем исчезли, и на их местах зияют глубокие овраги... Таковы берега Анагуака, берега Мексиканского залива. Нет там торговли, почти нет и гаваней. Кругом только массы песка, но массы эти поражают своеобразной и живописной красотой.
На коня - и вперед, в глубь страны! Прощайте, широкие синие воды Мексиканского залива!
Мы пересекли песчаное побережье и едем тенистой лесной тропинкой. Нас окружает настоящий тропический лес. Это видно и по форме листьев, и по их размерам, и по их яркой окраске. Взгляд с наслаждением блуждает по буйной листве, наполовину зеленой, наполовину золотисто-желтой. Он упивается красотою листьев воскового дерева, магнолии, смоковницы, банана. Он скользит вверх по крупным пальмовым стволам, которые, словно колонны, поддерживают многолиственный свод своих крон. Он разглядывает кружева вьющихся растений или следит за косыми линиями гигантских лиан, словно чудовищные змеи перекидывающихся с дерева на дерево. Он изумляется высоким бамбуковым кустам и древовидным папоротникам. Со всех сторон навстречу восхищенному взгляду открываются венчики цветов, растущих на деревьях. Тут и красные цветы и трубообразные бегонии.
Я оглядываюсь кругом, удивляясь странной и новой для меня растительности. Я вижу стройный ствол пальмы, поднимающийся без единой ветки или листка почти на тридцать метров и поддерживающий целый парашют перистых листьев, колышущихся при легчайшем дуновении ветерка. Рядом я вижу постоянного соседа этого дерева - индийский тростник. Эта миниатюрная пальма, резко контрастирующая тонким и низким стволом с колоссальными пропорциями своего величественного покровителя. Я вижу коросо (оно относится к тому же виду, что и palma real). Его яркие перистые листья простираются в стороны и склоняются вниз, как бы прикрывая от знойного солнца шарообразные орехи, висящие гроздьями, словно виноград... Я вижу абанико, с его огромными веерными листьями, восковую пальму, источающую вязкую смолу, акрокомию с усаженным колючками стволом и огромными кистями золотистых плодов. Идя берегом реки, мой конь пробирается между прямыми, как колонны, стволами благородной coeva, которую туземцы поэтически, но точно называют "хлебом жизни".
С изумлением разглядываю я колоссальный папоротник - это странное создание растительного мира, которое на моем родном острове достигает человеку едва до колена. Здесь папоротник растет не кустом, а деревом, соперничая в росте со своей родственницей - пальмой - и, подобно ей, украшая ландшафт. Я удивляюсь прекрасным абрикосовым деревьям с крупными овальными плодами и шафранной древесиной. Я проезжаю под широкими ветвями красного дерева, с которых свисают овальные перистые листья и яйцевидные шишки (семенные сумки), и думаю о твердой, блестящей древесине, скрывающейся под его темной и узловатой корой. Я еду вперед и вперед, среди мощной листвы и пестрых цветов, играющих под лучами тропического солнца всеми цветами радуги...
Ветра нет, в воздухе почти совсем тихо, но листья и ветки то там, то сям приходят в движение. Пестрые, яркие птицы машут крыльями, перелетая с ветки на ветку. На залитых солнцем прогалинах сверкают оперением пышные кардиналы, которых невозможно приручить, крикливые райские попугаи, яркие трогонис, крохотные трочили и колибри, хищные перцеяды с огромными неуклюжими клювами.
Птица-плотник - огромный дятел - прицепилась к сухой ветви мертвого дерева и долбит дупло, время от времени испуская трубный звук, разносящийся чуть ли не на километр кругом. Currasson с петушиным гребешком вылетает из кустов; на прогалине, распустив отсвечивающие металлическим блеском крылья, греется под солнцем величественный гондурасский индюк.
Грациозная косуля, спугнутая топотом коня, скачет в сторону. Кайман лениво ползет по берегу или ныряет на дно ленивой реки. Безобразная игуана, которую легко узнать по зубчатому гребню, взбирается по стволу дерева или лежит, вытянувшись вдоль лианы. Зеленая ящерица юрко извивается по тропинке, василиск выглядывает горящими глазами из темной чащи вьющихся стеблей, хамелеон медленно крадется по ветвям, меняя цвет кожи, чтобы вдруг подобраться к намеченной жертве...
Здесь водятся самые разнообразные змеи. Вокруг толстых ветвей обвиваются огромные боа и macaurals. Тигровая змея ползет под деревьями, подняв голову на полметра от земли; cascabel лежит, свернувшись бантом как морской канат; красная коралловая змея, вся в поперечных полосках, вытянулась по земле во всю длину. Две последние змеи по размерам меньше боа, но на деле гораздо опаснее его, и, видя cascabel или слыша угрожающие "скир-р-р" коралловой змеи, мой конь резко осаживает назад...
Мелькают четвероногие и четверорукие. Красная обезьяна бежит от путешественника и, перескакивая с ветки на ветку, скрывается на высокой верхушке дерева между стеблями вьющихся растений и Tillandsia. Крохотные уистити с милыми детскими ужимками выглядывают из-за пышной листвы, свирепые самбо оглашают лес противными, но до странности напоминающими человеческие криками.
Невдалеке бродит и ягуар. Он скрывается в таинственных глубинах непроходимой чащи. Охотится он по ночам, и человеку удается заметить его прекрасное пятнистое тело только под серебряным лунным светом. Но случайно спугнутый, например лаем охотничьих свор, он может и днем попасться на моем пути. Это относится и к другим представителям кошачьей породы. Тихо пробираясь по лесу, я могу заметить и длинное темное тело мексиканского льва, который, распростершись на горизонтальном суку, подстерегает робкого оленя, чтобы прыгнуть на него сверху. Но я благоразумно сверну в сторону и не мешаю голодному зверю поджидать свою жертву...
Ночью картина меняется. Все яркие птицы - попугаи, перцеяды и трогоны - с вечера засыпают, и вместо них воздухом завладевают другие крылатые существа. Некоторые из них вовсе не боятся тьмы, ибо самое существо их свет. Таковы, например, кокуйо; зеленоватыми, золотыми и огненными пятнами выделяются они на фоне темной листвы, и так, что кажется, будто воздух дышит пламенем. Таковы же и гусанито, чьи самки, бескрылые, как наши светляки, лежат на широких листьях, а самцы летают вокруг них, прельщая подруг своим блеском. Но этот блеск часто приносит смерть своим носителям. Он привлекает врагов - ночного ястреба, козодоя, летучую мышь, сову. Безобразные нетопыри, хлопая широкими и темными крыльями, носятся во тьме порывистыми неправильными кругами; крупная лечуса вылетает из темного дупла и оглашает воздух страшным криком, похожим на вопль убиваемого человека. Ночью можно слышать вой кугуара и хриплый рев мексиканского тигра. Раздаются дикие пронзительные крики "воющих обезьян" и лай собако-волка. С этими звуками сливается кваканье древесных лягушек и звонкий рокот "звенящих жаб". И аромат бесчисленных цветов часто заглушается отвратительным запахом вонючки: ночью это странное животное выходит из убежища и, столкнувшись с кем-либо из обитателей леса, заставляет все окружающее чувствовать силу своего гнева...