- Здорово! Давно не виделись! - улыбнулся Игорь. - Аж со вчерашнего вечера!

- Ах вот оно что, - пролепетал Степан, узнав в незваном госте словоохотливого кандидата-бомбилу. - Так я и думал...

- Думать никому не возбраняется, - наслаждался произведенным на славную чету эффектом. - Смотря только, чем думать. Итак, раз мы уже здесь, рассядемся по этим уютным старинным креслам и побеседуем ладком. Полагаю, никто возражений не имеет. Вы, Степан, оставайтесь, на месте, вам, Ольга Александровна, будет удобно здесь, вы, Маргарита, садитесь сюда, чтобы вас не достала ненависть хозяйки, а вы, Федор Анатольевич вот сюда. Ну а уж я посижу здесь, ближе к выходу, чтобы наша славная хозяйка не отчебучила что-нибудь невообразимое. Вы, Федор Анатольевич, следите за тем, чтобы никто не подходил без нужды к телефонному аппарату. У госпожи Бермудской, наверняка, есть старые связи. Ее покойный муж был большим чином в органах.

- Да уж не чета тебе, щенок, - прошипела Бермудская. - В свое время тебя бы стерли в пыль только за то, что ты так смотришь на меня...

- Ушло золотое времечко, Ольга Александровна, безвозвратно ушло, примите мои соболезнования, - засмеялся Игорь. - А вы, боюсь, вообще недооцениваете серьезность вашего положения. Оттого и шипите, как кобра. А надо бы вам быть повежливее...

- Какое такое положение, идиот? - хмыкнула Бермудская. - И что ты вцепился в свою пушку? Расслабься, ты же мужик, молодой, здоровый. Что мы против тебя, я старая женщина, он слаб как ребенок... А никакого серьезного положения нет и в помине, кроме разве того, что вы ворвались в мою квартиру и угрожаете мне огнестрельным оружием. Я гражданка России, член Союзов писателей и журналистов, и меня защищает наш Российский закон.

- Все это верно, - Игорь положил пистолет в карман и улыбнулся, закинув ногу за ногу и закуривая. - Вернее, было бы верно, если бы я был представителем правоохранительных органов и был бы связан всевозможными законами, инструкциями и предписаниями. А я лицо частное и к тому же очень нервное, а потому не наглейте, гражданка Бермудская, а то вам дороже обойдется...

- Нападение, короче? - исподлобья взглянула на него Ольга Александровна.

Дьяконов молча кивнул головой.

- Чего хотите? Денег? Ценностей? Берите все, что есть. Наличных денег немного - в квартире имеются пятьсот долларов США, они в моем кабинете в столе, вот ключ, если хотите... Ценности тоже есть - бриллианты, золото, все ваше, пожалуйста. Ценные книги, картины, они дорого стоят. Шуруйте, короче...

- Да не за этим мы пришли, Ольга Александровна, - покачал головой Игорь.

- А за чем же? - закурила и хозяйка, при этом демонстративно выпустила струю дыма в лицо Бауэру. И тут-то он не выдержал.

- Мы пришли судить тебя, старая ведьма! - крикнул Федор, привставая с места. - Я сейчас расскажу всем, как ты в августе восьмидесятого года послала своего отчима и любовника Виктора Удищева и меня поджечь дом отца Маргариты Валентина Нарышкина. Удищев подсыпал мне в водку какого-то снадобья, того самого, какого я уже изведал, когда имел несчастье переспать с тобой.

- Несчастье? - хмыкнула Бермудская, нагло глядя в его круглые очки. То-то ты пыхтел, как паровоз, деревенщина. Первый и последний раз в жизни попробовал настоящую женщину. Теперь-то никакой уже никогда не попробуешь, - добавила она, подмигивая ему.

Рита сделала было движение в сторону бывшей свекрови, но Игорь остановил её.

- Я тогда спас Маргариту, которой было одиннадцать лет и остался на всю жизнь уродом. Я обвиняю тебя в смерти Нарышкина и покушении на жизнь одиннадцатилетней невинной девочки, обвиняю в своем несчастье, обвиняю в том, что ты решила снова женить Степана на Рите, а потом убить её. Не знаю, правда, с какой целью.

- Я хотел было кое-что проверить, но думаю, что могу сказать и сейчас, - вмешался Игорь. - Ольга Александровна узнала про книги её отца Валентина Нарышкина, печатающиеся миллионными тиражами за рубежом и поняла, что Рита имеет возможность получить эти деньги. А после смерти Риты её единственным наследником будет Степан, ну и его добрая любящая мать, разумеется...

Бермудская позеленела от злобы и метнула быстрый взгляд на ошеломленного сообщением Степана. Он вопросительно поглядел на нее, она многозначительно опустила веки вниз, что означало - да, это правда, сиди, мол и не рыпайся.

- Для этого она привлекла меня и Степана, - продолжал Бауэр. - Я должен был довести Риту до состояния ужаса, а Степан предложить ей поддержку, опоить её их зельем, а затем скрепить их официальные отношения в ЗАГСе. И если бы я случайно не подслушал разговор в кабинете о том, что они хотят убить Риту, все бы так и было. А я..., - замялся Бауэр. - Я спас ей жизнь, а потом, когда я увидел её в их доме уже молодой женой Степана, я влюбился в нее. И люблю до сих пор. Разумеется, без права на взаимность. Я инвалид, я урод, я опустился, я много пил, мне не на что жить. Бермудская предложила мне денег, немалую сумму, для меня, разумеется, если я помогу Степану жениться на ней. Я согласился, думая, что она просто хочет избавиться от надоевшего и сидящего на её шее бездельника. Оказалось иначе. И мне никак не удавалось переговорить с Маргаритой наедине, то одно мешало, то другое. Я хотел ведь не только предупредить её об опасности, я хотел..., - он замялся. - Я хотел, чтобы она знала все. Я решился на это, узнав, что ей грозит смертельная опасность. А для этого нужно было и место, и время для разговора.

- А вы знаете, Федор, от чего умер малолетним ваш брат Николай?

- Знаю, - ответил Бауэр. - Мне говорил покойный отец. - Можно сказать, что он умер от голода. Они жили в Казахстане в ужасной нищете, просто порой собирали объедки на улицах, когда маму выгнали с работы посудомойки в столовой. А когда Коля заболел, организм не справился, слишком уж он был ослаблен. Я тоже родился в Казахстане, но уже через год нам разрешили вернуться в Россию.

- А вы знаете, что ваша мать обращалась за помощью к своему брату Балясникову?

- Нет, не знаю, ведь мама умерла, когда мне было всего семь лет. А отец про это не рассказывал. Вообще, про Егора Степановича в нашем доме практически не говорили. Это уж я, когда стал взрослым, опустился до того, что втайне от отца стал клянчить деньги у нее. И она меня использовала как проститутку-мужчину, при этом ещё и как подопытного кролика со своими порошочками.

- Я читала письмо, где ваша мать Вера Степановна умоляла брата-генерала хоть чем-нибудь помочь ей. Разумеется, он не ответил, сказала Рита.

Бауэр метнул на Бермудскую быстрый взгляд и сжал кулаки в черных перчатках.

- Эти люди обжирались здесь черной и красной икрой, ананасами, шоколадными конфетами, парной телячьей вырезкой и свежайшей осетриной, а ваша мать собирала для вашего маленького братика объедки на улицах, продолжала Рита.

- Это не ко мне! - рявкнула Бермудская. - Я читала то письмо и возмущалась поведению мужа. - Она не стала добавлять, что знала о том, что именно он распорядился уволить ненавистную сестру, компрометирующую его, с работы посудомойки в рабочей столовой, после чего и умер её малолетний сын Коля. Затем Балясников сделал так, что о его распоряжении узнало высшее руководство, которое одобрило его решение. Такое котировалось и оценивалось. - Именно я заставила мужа помочь этой семье. В пятьдесят восьмом году они переехали из Казахстана в Подмосковье. А про моего покойного мужа нечего тут плести, я ему цену знаю и имею право судить его. А вам, молокососам, это не дано. У него тоже жизнь была нелегкая! Каждую ночь с пистолетом под подушкой спал, ареста ждал и не хотел попадать за решетку, знал, что там с людьми творят, особенно с генералами. Повезло только, что вождь умер, а то бы и его, и меня... в лагерную пыль. Тогда это было мигом. Сегодня пан, завтра пропал. А что касается поджога нарышкинского дома, все это сплошная брехня. Если даже это и сделал покойный Виктор Удищев, это вовсе не означает, что его на это преступление послала я. Ты сам участвовал в поджоге, Федор, вот это вернее. Поджег по пьяни, а потом опомнился и полез спасать людей...