Конечно, Тим на самом деле не сказал этого. С воспоминанием можно было поиграть, перекрутить, чтобы оно подошло его нуждам. Когда Тим плюхнулся на надувной матрас, то подправил ещё одно воспоминание. Что, если бы сегодня на крыльце сидел Кори? Никаких родителей дома, никаких гадких отношений с сестрой Кори, только они одни, с одним последним повторением сумасшедшего предложения.

- Можешь поцеловать меня, если хочешь.

Страницы маленького скетчбука, казалось, невозможно было заполнить, пока мимо пролетал пейзаж Оклахомы. Не то чтобы пейзаж был живописным, смотреть было не на что. Тим вырос в Канзасе, привыкший к горизонтам, заполненным фермами, а также жилыми комплексами и торговыми центрами. По сравнению с этим Оклахома казалась пустынной, так что Тим пытался создать на бумаге более интересные миры, но скетчи не были его сильной стороной.

Создавая искусство, он находил ручку раздражающей, она уродливо царапала по сравнению с шелковистым движением кисти для рисования. Чернила были неподвижными, постоянными и обрекали на неудачу, как только оказывались на бумаге. Густую каплю краски можно было лепить, скоблить и двигать. Больше всего он скучал по цветам, сырым оттенкам. Маркеры, мелки и различные чернила - Тим пробовал их все, но ничто не было достаточно насыщенным и не говорило с его душой так, как делала это краска.

Внедорожник свернул направо, замедляясь, пока его отец вёл машину вниз по съезду с основной дороги. Тим отбросил скетчбук в сторону. Ему удалось набросать пару эскизов, но они останутся каракулями, пока не покажутся грузчики с его художественными принадлежностями.

- Где мы?

Ни один из родителей не ответил с передних сидений, так что Тим смотрел в окно, пока не заметил магазины и автомобильные салоны, которые подсказали место расположения: Город Оклахома. Они вернулись в цивилизацию.

- Это похоже на милый ресторан, - произнесла на светофоре мать.

Глаза отца встретились с глазами Тима в зеркале заднего вида. О чём он думал? Что родители обычно ужинают одни? Что будет неловко иметь рядом Тима за ужином, который обычно бывает романтичным?

- Томас, - поторопила мать Тима.

- Мы успеваем, Элла. После того, как заполним бак, купим какого-нибудь фаст-фуда на пути из города.

- Что ж, всё равно останови там, чтобы я могла сходить в уборную. По крайней мере, там будет чисто.

Тим вернул внимание обратно к внешнему миру. Когда машина припарковалась, и его мать вышла, ему стало комфортнее наблюдать за людьми, чем встречаться лицом к лицу с тишиной в машине. В любом случае, о чём бы они говорили? Кроме спорта, конечно, но Тим не был в настроении для этого.

Включилось радио, голоса бормотали что-то снова и снова, а не пели. Томасу нравились радиобеседы, мать Тима от них уставала, так что сейчас у отца была единственная возможность. Голоса щебетали о каком-то законе о защите брака, название звучало нелепо, будто бандиты расстреляли слишком много свадеб, и теперь свадьбам нужно было военное подкрепление. Тим обратил на это больше внимания, когда дебаты стали накаляться.

- Это не двухпартийная проблема, - спорил один голос на радио. - Президент Клинтон сам сказал, когда у него брали интервью для гей-журнала "Адвокат": "Я продолжаю выступать против однополых браков. Я уверен, что брак - это институт союза мужчины и женщины. Это моя устоявшаяся позиция, и она не будет пересмотрена или передумана". Так что, видите ли...

Томас выключил радио.

- Может быть, у демократов ещё есть надежда, - сказал он, пока его жена подходила к машине.

Тим не ответил.

Томас продолжил движение по улице, до ближайшей заправки. Только когда его отец закончил наполнять бак бензином и пошёл расплатиться, мать Тима развернулась на сидении лицом к нему. Она всегда была такой. Её муж был сосредоточением её мира. Тим восхищался её преданностью, в каком-то смысле, но это всегда выходило ему боком. Раздражение, должно быть, отразилось на его лице, потому что она ответила на это.

- Будут другие девушки, - сказала Элла. - Я знаю, оставлять свою девушку позади может быть тяжело, но ты молод и красив.

Она могла быть ещё более бестолковой? Тим был уверен, что сказал ей, что они с Карлой расстались. Как только Карла начала распускать слухи, Тим только и делал, что слонялся без дела по дому. Как его родители могли это пропустить? Они не почувствовали его облегчения, когда объявили о переезде в Техас?

Нельзя было подобрать время лучше, не то чтобы два события были связаны. Его отец хотел разобраться с южным отделом своей компании, региональный менеджер был уволен по заявлению о хищении денежных средств. Элла работала переводчиком на компанию, филиалы которой располагались по всей стране, так что для неё переезд не был затруднительным. Если его родителям и было интересно, что Тим думает о том, чтобы перевестись в старшей школе, они не удосужились спросить.

- Ты же знаешь, я ненавижу, когда ты выглядишь грустным, Гордито.

Тим вздохнул, его злость испарилась. Его мама ненавидела видеть его несчастным. Когда она не была занята мужем, например, когда Томас уезжал из города по делам, она одаривала вниманием Тима. Её изящные ресницы трепетали в его сторону, как было сейчас, и она улыбалась до тех пор, пока он не сдавался и не присоединялся к ней. Затем она нянчилась с ним, будто он по-прежнему был ребёнком, и относилась к нему как к самому важному человеку в мире. Тим прощал её за все одинокие дни, когда он чувствовал себя ненужным.

Он заставил себя улыбнуться.

- Я в порядке.

- Переезжать всегда тяжело, - сказала Элла. - Когда я решила вернуться обратно сюда с твоим отцом - ох, у меня чуть не разбилось сердце! Ты всегда видишь по телевизору мексиканцев, жаждущих попасть в США. Это не я. Это было самым трудным решением, которое я когда-либо принимала.

Тим мог бы посочувствовать. Его родители каждые пару лет ездили в Мехико, и только на эти поездки они брали с собой Тима. Это все было связано с его бабушкой, морщинистой старой женщиной, которая провела всю жизнь на солнце. Она настаивала на встрече с внуком. В тот раз, когда его не взяли, его бабушка выплюнула: "Американец", как называла его отца на саркастичном английском с заметным акцентом. Она была такой же темпераментной и энергичной как город, в котором жила, и Тим обожал их обоих.

- Слишком плохо, что мы не можем переехать туда, - сказал он. - Папа не мог бы ездить на работу из Мехико?

Глаза Эллы загорелись от этой идеи, и она рассмеялась. Затем водительская дверь открылась, и её голова повернулась обратно к мужу. Его родители спорили о выборе ресторанов фаст-фуда, забыв о Тиме до тех пор, пока не пришло время делать заказ. Он хотел себе бургер без огурцов и лука, и когда они подъехали к окошку, им сказали проехать вперёд и подождать, пока готовится их заказ. Глаза его отца снова встретились с его глазами в зеркале заднего вида, казалось, обвиняя его за неудобства, пока Элла не заполнила тишину.

- Мы должны помолиться, прежде чем продолжим путь.

- Мы делали это перед тем, как поехали, - пожаловался Тим.

- И до сих пор все прошло безопасно.

Элла закрыла глаза и сложила руки, её муж сделал то же самое, когда она начала свою любимую испанскую молитву. Тим наблюдал за ней. Она не давила насчёт религии. Её преданность была такой сильной, что она полагала, всё разделяют её веру. Никого не нужно было обращать в католицизм, потому что в её разуме все уже принадлежали Богу, так или иначе.

Даже когда Тим отказался дальше ходить в церковь, она просто сказала, что будет молиться за них обоих - что Бог всегда с ним, независимо, ходит туда Тим или нет. Для его мамы даже салон внедорожника мог стать церковью, бежевые кожаные сидения превращались в скамьи, приборная панель - в алтарь.

Какого чёрта. Только ради неё Тим закрыл глаза и опустил голову.