Лошади жадно щипали траву и не хотели трогаться с места. Мы бросались от одной к другой, хлестали их веревками, кричали, а отряд врагов был на расстоянии ста шагов. Одна большая серая лошадь все время останавливалась. Я боялся оставить ее здесь, потому что верхом неприятель мог нас догнать. Я схватил ружье и пристрелил ее. Выстрел испугал остальных; они перешли в галоп как раз в ту минуту, когда в воздухе зажужжали стрелы. Стрела вонзилась в бок одной из лошадей. Раненое животное заржало от боли и рванулось вперед, испуганные лошади помчались быстрее. Мы выехали из рощи на берег реки.

– Сестра, мы спасены – наши старухи и мы с тобой! – крикнул я. – Но не будь тебя, мне бы никогда не удалось загнать лошадей.

– Ха! Я говорила, что тебе пригодится моя помощь, а ты мне не верил, – засмеялась Питаки.

О, как я ею гордился! Хоть и была она девушкой, но ни одному воину не уступала в храбрости.

Мы оглянулись. Враги уже выбежали из леса и продолжали преследовать нас, хотя ясно было, что погоня ни к чему не приведет. Караульный, делая огромные прыжки, бежал по тропе.

– Спешить некуда, – сказал я Питаки, – но очень медленно тоже нельзя ехать. Как бы они не догадались, что мы стараемся увести их подальше от рощи.

Я надеялся, что отряд врагов не вернется в рощу, и надежда меня не обманула. Когда караульный догнал воинов, они после краткого совещания пошли по нашим следам. Ясно было, что они думают проследить нас до самого лагеря, откуда мы, по их мнению, вышли.

– Сестра, они вступили на тропу, конца которой никогда не увидят, – сказал я.

Я знал, как следует нам поступить; от реки мы должны были свернуть в сторону и ехать по безводной равнине. Я объяснил сестре, куда мы поедем, и сказал, что и мы, и наши лошади будем страдать от жажды. На это она ответила «

– Если тебя не страшит жажда, значит, и мне не страшно.

Мы ехали по берегу, а на некотором расстоянии от нас следовали враги. Потом мы заставили лошадей войти в воду, и я сказал Питаки:

– Пей побольше. До следующей ночи мы не увидим воды

Пили мы долго, и наконец я почувствовал, что больше не могу сделать ни одного глотка. Тогда я заставил Питаки взять мое кожаное одеяло вместо седла; мы поднялись по склону равнины и погнали лошадей на восток. Враги, видя, что мы направляемся к прериям, тотчас же повернули и пошли за нами. Они не пили у реки, видимо не желая терять время.» Тем лучше! – подумал я. – Жажда начнет их мучить раньше, чем нас «.

Солнце склонилось к западу, когда мы выехали на равнину. Спустилась ночь, и мы потеряли из виду отряд, но я знал, что при свете луны они найдут наши следы, и радовался этому: мне хотелось увести их подальше от реки.

Всю ночь мы ехали по высокой равнине между реками Миссури и Титон, не позволяя нашим лошадям замедлять бег. Ночью раненая лошадь стала сильно хромать, и мне пришлось ее пристрелить. Когда рассвело, мы расположились на отдых. Лошади щипали траву, Питаки спала, а я караулил. Нигде не видно было ни бизонов, ни антилоп; они держались ближе к воде и до первого снегопада не покидали речных долин. Зимой они переселялись на равнины, потому что снег заменял им воду.

Солнце стояло еще очень низко, когда я разбудил Питаки и сказал ей, что мы должны ехать дальше. Ей очень хотелось спать, и жажда начинала ее мучить, но ни одной жалобы я от нее не услышал. Она поймала свою лошадь, взнуздала и быстро вскочила на нее.

– Питаки, – сказал я, – после полудня здесь пройдет отряд врагов. Они будут измучены, будут изнывать от жажды. Воины увидят, что тропа ведет дальше, в глубь этой безводной страны. Им придется свернуть с тропы, чтобы утолить жажду, а ближайшая отсюда река – Титон – находится на расстоянии одного дня ходьбы. Вернутся ли они сюда, когда утолят жажду? Не думаю. А если вернутся – их ждут новые страдания. Едем дальше.

Долго ехали мы по направлению к реке Миссури, потом круто свернули к низовьям Солнечной реки. Мы объезжали все холмы и зорко всматривались по сторонам. Солнце поднималось все выше и выше, а усталые лошади все сильнее страдали от жажды. После полудня я почувствовал, что у меня распух язык. Мы с трудом могли говорить. Конечно, Питаки страдала сильнее, чем я, но она не жаловалась, и я дивился ее мужеству и выносливости.

К вечеру мы подъехали к реке, и лошади, почуяв воду, помчались галопом. Мы растянулись на песчаном берегу и, пригоршнями черпая воду, долго пили. Утолив жажду, мы умылись, намочили волосы и засмеялись.

– Я не чувствую больше усталости, – сказала Питаки, – но мне очень хочется есть.

– Придется подождать до утра, – отозвался я. – Сейчас темно, и нельзя охотиться.

По правде сказать, я не хотел стрелять из ружья, так как выстрел мог привлечь внимание какого-нибудь неприятельского отряда.

Лошади, напившись, вышли из воды и стали щипать траву, а когда взошла луна, мы переправили табун на другой берег и, привязав четырех лошадей к колышкам, расположились на ночлег. Долго я думал, но не мог решить, что мне делать с лошадьми. Если я их оставлю, придется водить их на водопой, кормить, а на ночь привязывать или стреноживать; возни с ними будет много, а я хочу стать зазывателем бизонов и не должен терять время зря. Да и не безопасно скитаться с табуном по равнинам; табун не хуже, чем дым сигнального костра, может привлечь внимание неприятеля.

В сущности мне самому лошади были не нужны, хотя, если прибавить к моему табуну эти шестнадцать голов, я бы стал одним из самых богатых воинов в нашем племени. Но я хотел подарить этих лошадей сестре. Она была достойна награды. Не будь со мной Питаки, я бы не мог угнать табун и бежать от вражеского отряда. После долгих размышлений я решил отвести лошадей к Столовой горе и поступить так, как посоветует мне Сюйяки. Приняв это решение, я заснул.

Я обладаю способностью просыпаться в заранее определенный час. Открыв глаза, я посмотрел на небо и, отыскав Семерых13, увидел, что ночь на исходе. Как раз в этот час я и хотел проснуться. Я разбудил Питаки, спавшую под кустом, мы вскочили на лошадей и поскакали по холмистой равнине в сторону Столовой горы. Я хотел до рассвета покинуть долину реки, где пролегала тропа, ведущая через Спинной Хребет Мира, – излюбленная тропа всех военных отрядов.

Лошади, сытые и отдохнувшие, бежали рысью; луна освещала нам путь. Мы были веселы и голодны. Нам попадались стада бизонов и антилоп, олени и лоси выбегали из леса, и вид всей этой дичи остро напоминал нам о голоде. Один раз Питаки попросила меня выстрелить в стадо бизонов, но, когда я сказал ей, что не хочу привлекать внимание неприятелей, она умолкла.

Когда взошло солнце и, словно в огне, запылали горные вершины вдали, мы убедились, что находимся среди крупных холмов, глубоких ущелий и длинных каменных гряд. За эти несколько часов мы покрыли большую часть расстояния от реки до Столовой горы.

Я ехал впереди, а Питаки гнала за мной лошадей. На дне ущелья увидел я двухгодовалого бизона, который щипал траву. Я сошел с лошади и убил его, а пока я сдирал с него шкуру, Питаки, достав кремень и трут, разложила костер в маленькой осиновой роще. Мы зажарили язык бизона и, разрезав его на две равные части, съели все, до последнего кусочка.

– Я бы хотела, чтобы наша» почти мать»и Асанаки пировали вместе с нами, – сказала Питаки.

– Скоро они будут угощаться ребрами и печенью, – отозвался я. – Лучшие куски туши мы навьючим на одну из лошадей.

Сестра чуть слышно прошептала:

– Быть может, мы не найдем их на склоне Столовой горы. Быть может, мы никогда их не увидим.

Я разделял ее опасения, но вслух сказал:

– Будь спокойна, скоро ты их увидишь.

Мы поймали одну из лошадей и стали навьючивать на нее мясо. Сначала мы расстелили шкуру бизона шерстью вниз, покрыв ею лошадь с головы до хвоста. Потом мы связали вместе боковые ребра, горб бизона и самые жирные куски мяса, положили их на спину лошади и завернули в шкуру. Этот тюк мы крепко-накрепко привязали к лошади двумя длинными веревками.