Красное пятно приближалось. Уже и глазу стало понятно, что это всего-навсего кабина экскаватора. За кабиной виднелся и дальний край карьера - ровная полоса цвета молочного супа. Там и должен быть Золотой шар. Если Барабаш не обманул.

Рута вдруг перепугалась. Обмануть старик вполне мог. Как бы Рэдрик не водил с ним знакомство, относился он к безногому мерзко. Руту иногда даже коробило от того тона, каким Рэдрик с ним разговаривал. Как будто простить ему не мог чего-то... И Барабаш вполне мог отправить ее в путешествие ни за чем. Представляет себе сейчас, как баба Рыжего подходит к краю карьера, смотрит вниз, а там нет ничего. Представляет себе и хихикает. Как хихикал все последнее время, разговаривая с Рэдриком... Сволочь безногая!

Сама не зная почему, Рута вдруг разъярилась. И тут же одернула себя. Ей-то яриться пока еще рано. Вот Рэдрик бы разъярился. Уж он-то бы так разъярился, что не приведи, Господи! И потому не могло быть, чтобы там, в карьере, не оказалось шара. Тогда Рэдрик, вернувшись, переломал бы старому Барабашу ноги. Хотя ног-то у старика и так нет... Значит, переломал бы руки. И Барабаш это знает.

Она остановилась, отряхнула от белой пыли комбинезон и снова зашагала вперед. Подошла к спуску в карьер, глянула в открывшуюся перед нею гигантскую выемку. Прямо от ног уходила вниз размолоченная гусеницами дорога. Справа откос стоял стеной, а слева был полуразрушен, и там, накренившись и упираясь ковшом в обочину, расположился экскаватор. Вокруг ковша кто-то разбрызгал битум, да и откос рядом с экскаватором заляпали какие-то черные сосульки. Дорога бежала мимо, вниз, к дальнему краю карьера, где лежал, отсвечивая на солнце, красноватый шар.

А рядом с шаром стоял человек, и Рута сразу же поняла, что это Рэдрик.

- Рэд! - отчаянно закричала она. - Рэд! Это я!

Сейчас он обернется, глянет вверх, на кромку карьера, узнает, ахнет, выругается и бросится сюда, к ней.

- Рэд!

Но Рэдрик не оборачивался. Он стоял, чуть наклонившись к шару, словно всматривался в него, пытаясь разобраться в лежащем перед ним предмете.

- Рэд! - завопила Рута что есть мочи. - Очнись, Рэд! Это же я. Я нашла тебя.

Рэдрик опять не обернулся.

И тут Рута сообразила: с ним что-то не так. Рэдрик стоял все в той же позе, раздумывающий, не слышащий, застывший, как статуя в муниципальном парке. Рута приложила руку ко лбу козырьком, пригляделась к нему и поняла, что он и в самом деле не шевелится. То есть не то чтобы стоит неподвижно, а именно не шевелится. Именно как статуя. Проклятый шар превратил его в камень.

- Рэд! - закричала она сама не своя от горя. - Я сейчас, Рэд! Подожди!

И бросилась вниз.

Она сделала несколько шагов, крича: "Рэд! Я сейчас!", когда что-то шевельнулось в тени экскаваторного ковша. И тут же чья-то рука, цепко схватив ее за грудь и за спину, подняла в воздух, перевернула вниз головой и стиснула так, что очередное "Рэд!" попросту застряло в глотке. Рута почувствовала, как, едва не сломав ей руки, стащили со спины рюкзак, дрыгнула ногой, пытаясь вырваться, но невидимый великан сжал ее еще сильнее, а потом и вовсе начал выкручивать, поворачивая плечи и бедра в разные стороны. "Рэд!" - хотела крикнуть Рута. И не смогла - было уже не вздохнуть.

Но тут вновь раздался тот самый, тоскливый, скрипучий, такой знакомый звук, и Рута почувствовала, как ослабла хватка невидимого великана. А потом ее и вовсе опустили на землю, медленно и аккуратно - так когда-то Рэд положил ее в постель, их первой ночью, результатом которой стало рождение Мартышки.

Рута поднялась на ноги, отряхнула с комбинезона пыль. Над залитым солнцем карьером снова стояла мертвая тишина. Рута посмотрела на Рэдрика. Он был все так же неподвижен, занятый своим шаром. И тогда Рута побежала туда, потому что его надо было срочно оторвать от этого чертова шара. Не должен человек так стоять, ни за что не должен. Ее Рэдрик, будь его воля, никогда бы так не стоял.

А потом он вдруг шевельнулся, повернул голову и потрясенно сказал:

- Рута?!

Она подошла, положила ему руки на плечи, прижалась к его груди, так, как прижималась после утренних возвращений "с рыбалок". И замерла.

- Рута! - потрясенно прошептал он, оторвав ее от себя. - Как ты тут очутилась? Ты что, шла за мной?

Только сейчас она заметила, насколько он грязен. Рыжие волосы на голове его стояли колтуном, а лицо было покрыто самой настоящей коркой. Рядом валялся обгоревший рюкзак. Похоже, Рэдрик шел сюда какой-то другой, своей дорогой, и ему от Зоны досталось изрядно. Вздохнув, Рута достала из кармана комбинезона носовой платок, поплевала на него и принялась счищать корку с лица мужа.

Рэдрик стоял перед ней, зажмурившись, и на его физиономии было такое счастье, что сердце Руты зашлось от нежности.

- Ты что, - повторил он дрожащим голосом, - шла за мной?

- Да, - сказала она. - Я пришла за тобой.

Корка отскакивала пластами, с легким потрескиванием, как листья от свежей капусты, и обнаружились под нею покрытые свежими царапинами щеки, а он все стоял, зажмурившись, и повторял: "Ты пришла за мной..." И раз, и другой, и третий. Потом он спросил, по-прежнему не открывая глаз:

- Но почему же я тебя не заметил? По дороге сплошные открытые места.

- Ты ушел сюда неделю назад. Я побывала у Барабаша. Он дал мне карту и рассказал, как дойти.

На этот раз он глаза открыл:

- Значит, неделю? У меня тут и минуты еще не прошло. Впрочем, чему я удивляюсь? Это же Зона!.. Хотя погоди-ка! - У него дрогнули губы. - Ты пришла одна?!

- Да.

- Но как же ты миновала мясоруб...

Он не договорил, глаза его расширились, челюсть отвалилась.

- О дьявол! - воскликнул он, глядя ей за спину.

Она оглянулась. Сзади, в трех шагах, стояла Мартышка. На ней была ночная рубашка, белая с бледно-голубыми цветочками, до пят, с длинными, скрывающими ладони рукавами - та самая, в которую Рута нарядила ее вчера, перед тем как передать дочь под опеку бабы Кати и спуститься в гараж. Солнце заливало Мартышку ослепительным светом, а белая рубашка-балахон делала похожей на спустившегося с неба ангелочка. Вот только поросшая бурой шерстью мордашка подкачала да огромные, переполненные печалью глаза. Не могло быть у ангелочка подобной мордашки и подобных глаз.

- Боже! - воскликнул Рэдрик. - Мария...

- Я не хочу больше так играть, - сказала Мария скрипучим голосом. - И не хочу, чтобы ты уходил на свои рыбалки.

Слова сползали с коричневых губ тягуче-медленно, чередуясь с длинными-предлинными перерывами, искаженные странным акцентом. Как будто она говорила на чужом, да к тому же еще и отвратительно выученном языке.

- Я... не... хочу... чтобы... мама... плакала... по... ночам... - Она сделала разделявшие их шаги и уткнулась мордашкой в материн бок. - Я... не... хочу...

И тогда Рута выронила носовой платок, осторожно положила ладонь на шершавую головку, посмотрела на Рэдрика. Тот, в свою очередь, глядел на дочь. Слезы уже проделали на его грязных щеках две узкие дорожки.

- Простите меня... - Он уткнулся Руте в плечо.

И тут же невидимый великан вновь стиснул ей грудь, сердце провалилось в самый низ живота, и она в страхе закрыла глаза.

Открыла она их, когда Рэдрик вновь воскликнул:

- О дьявол!

Вокруг уже не было никакого карьера. Они стояли на обочине пустынной дороги. Как будто приехали на пикник. Справа тянулись густые деревья, заросшие еще более густыми кустами, и где-то там прятались оба автомобиля Шухардиных. Если их еще не нашли те жабы... Нет, не нашли, иначе бы они тоже были тут, стояли бы возле патрульной машины, мусоля свои сигаретки, скалясь и поглядывая в сторону кладбища.

Это же Зона, вспомнила Рута. А потом почувствовала под своей ладонью вместо привычного грубо-шершавого что-то мягко-льняное, опустила глаза и вскрикнула: на нее смотрело залитое слезами незнакомое личико. Впрочем, нет - знакомое. Да еще как знакомое!.. Она уже видела это личико и не раз - на своих детских фотографиях видела, в своих взрослых снах, в своих несбыточных мечтах.