Столкнувшись с подобным случаем, Секенр растерялся. Но Бальредон знал, как с этим бороться – старый Бальредон, который однажды побывал в необычном городе из камня высоко в горах неподалеку от устья реки, где почитали Рагун-Кемада, Бога-Орла. Я обратился к неоспоримому опыту Бальредона, и все остальное превратилось для меня в сон. Именно Бальредон, не прикасавшийся к живой плоти шесть веков, возложил руки на девушку, вошел в нее и обнаружил злого духа, обвившегося у нее вокруг сердца. Я мог только смотреть и слушать, как они с демоном общались в течение многих часов, иногда значительно более тепло и сердечно, чем мне того бы хотелось. Я уже начал побаиваться, как бы эти двое не заключили союз и не появились в нашем мире вдвоем: Бальредон в моем теле, как в новом костюме, а демон – внутри Бальредона; но в конце концов они поссорились, и наконец я, обливаясь потом и еле живой от слабости, проснулся на полу у кровати девушки, а от демона осталось лишь дымящееся пятно на моей вытянутой руке.

Бальредон ушел в глубину сознания. Мне кажется, лишь ревность Таннивара, Лекканут-На, Орканра, отца и всех остальных, кто жил внутри меня, даже тех, кого я не знал, спасла меня. Они не позволили Бальредону забрать то, в чем их обделили. Я слышал, как они шептали: «Он не будет владеть телом. Не будет». Вот, оказывается, чем я был для них – телом, резервуаром, вещью, которую можно использовать. Именно для этих целей отец предназначал мою сестру Хамакину. Всего лишь вещь.

Неку была страшно довольна этим чудесным исцелением. Весть о нем распространилась очень быстро. Она, бесспорно, приложила к этому руку. Теперь обо мне все говорили, как о «волшебнике госпожи Хапсенекьют». В каждом городе я становился предметом самых удивительных, иногда жутких историй.

Наш эскорт рос: ученые, философы, солдаты, офицеры, чиновники, огромное количество богатых бездельников, искателей приключений и множество прочих проходимцев, искавших благосклонности, а возможно, и руки знатной дамы. По мере нашего продвижения по реке мы полностью загрузили барку пассажирами: на судне скопились толпы народа, а всю палубу заполнили павильоны и палатки всевозможных форм и цветов. Вскоре нас стала сопровождать барка поменьше, затем три низко сидящих в воде быстроходных судна с треугольными парусами и наконец – военная галера, длинная и узкая, с одной скамьей для гребцов, с поднятым носом и кормой, стилизованными под свирепых речных коршунов.

Я коротал время на палубе главной барки, на корме за ширмами или, когда мне хотелось, у всех на виду, или в палатке, размеры которой позволяли мне лечь, растянувшись в полный рост. Кордон из вооруженных стражников охранял мое «уединение». Я чувствовал себя, как птица в клетке, которую кормят, о которой заботятся, но держат про запас, приближая к себе, лишь когда понадобится.

И все же Тика по-прежнему находила и время, и возможность приходить ко мне по вечерам, и меня поддерживало общение с ней. Она рассказывала мне о Городе-в-Дельте и о тех чудесах, которые меня там ожидают. Она пыталась обучить меня игре на музыкальном инструменте, который назывался цат, и мы часами сидели в темноте, пощипывая струны, наигрывая отрывки из песен, перешептываясь.

– Мама намерена стать царицей, – сообщила мне Тика однажды вечером.

– Я знаю.

– Ах, да. Волшебники все знают.

– Когда-то ты назвала меня наивным. Но разве это не очевидно?

Тика пожала плечами.

– Да, мне кажется. Люди боятся. Старый царь скоро умрет. В сатрапиях становится все неспокойнее, там все больше и больше стремятся к независимости, но кочевники заргати угрожают всем. Или все должны объединиться, или каждому городу придется самому заботиться об обороне, и многие из них падут. Так что существует очевидная возможность…

– Старый царь? – переспросил я. – Что-то мне не кажется, чтобы он был стар.

– Благословенный Венамон Четвертый правит Великим Царством Объединенной Гегемонии уже сорок семь лет, и боги хранят его.

– Но… но я был рожден на десятом году его царствования и…

Она покачала головой, немного напуганная моим замешательством.

– Тогда тебе должно было исполниться уже тридцать семь. Я почти совсем ничего не знаю о тебе, Секенр, но я уверена– тебе нет тридцати семи.

– Я ничего не понимаю.

– Я тоже. Возможно, у вас в Арнатисе по-другому ведется летоисчисление.

Разобраться в этой головоломке я не мог. Может ли такое случится, что отец отправил наш дом на двадцать два года в будущее? Или я, перемещаясь из Города Тростников, потратил на путешествие двадцать два года, хотя мне показалось, что прошла всего пара месяцев? Неужели все мои друзья детства уже взрослые мужчины, а их сыновья – мои ровесники? А может быть, они уже благополучно забыли обо мне?

Тика поспешила сменить тему.

Позже мы лежали вдвоем в темноте. Она что-то неразборчиво пробормотала себе под нос и забралась рукой мне под одежду. Ее прикосновения были теплыми и ласковыми, и я почувствовал, что они доставляют мне удовольствие. Никто еще никогда не ласкал меня так.

– Тебе определенно не тридцать семь, – прошептала она.

Чуть позже она уснула в моих объятиях, а я поднял голову и долго смотрел на воду. Справа и слева от нас стояли на якоре корабли, их паруса были спущены, а по бортам горели огни.

Вдруг в гуще воды что-то засветилось. Мне показалось, что со дна поднимается громадный фонарь. Я наблюдал за происходящим без страха, словно это был сон, но, возможно, это и было сном, так как ни один человек ни на одном судне не видел этого, иначе раздались бы громкие крики.

Лишь в нескольких дюймах под поверхностью воды на спине плавала обнаженная великанша – казалось, она спит – она подплыла так близко к борту, что я, опустив руку, мог бы коснуться ее. Ее кожа, испещренная крапом, светилась, как куча угля. Постепенно я рассмотрел, насколько странным было ее тело: безногое, со змеиным хвостом от пояса и с перепонками между пальцев рук.

Она заговорила, но не вслух – как мне показалось, ее голос звучал прямо у меня в голове:

– Секенр, я приду, чтобы узнать тебя в грядущих столетиях, когда ты проснешься и обретешь собственное «я», тогда я тоже проснусь ото сна, в который погружена с самого рождения.

Тут она резко ушла в темную воду.

Незадолго до рассвета я видел души недавно умерших, бредущие по воде против течения в пасть Сюрат-Кемада. Я слышал их стоны, разносившиеся над рекой, подобно завываниям ветра, и понимал, что страну ожидают великие бедствия.

К югу от Ронастифона река круто поворачивала на восток, так что в более спокойные времена путешественники обычно высаживались на берег и отправлялись дальше по Царской Дороге, идущей по холмам, прозванным Горбами, и таким образом экономили несколько дней пути. Многие писатели рассказывали о том, как с их склонов впервые увидели Город-в-Дельте, а за ним – Море Полумесяца, сверкающее на солнце, подобно громадному гладко отполированному щиту.

Но мы не сошли с кораблей, и наша флотилия направилась в сторону восходящего солнца. Утром госпожа Неку собрала своих приверженцев на своеобразный военный совет. Меня туда не пригласили. Я сидел в одиночестве на складном стуле в своем крохотном убежище, наблюдая сквозь щели между деревянными ширмами за знатными господами, как они спорили, частенько указывая в мою сторону. Неку сидела, возвышаясь над всеми, на самом настоящем троне, а Тика устроилась у ее ног. Все присутствовавшие склонялись перед ними, один за другим.

После того, как совещание закончилось, Неку, сойдя ко мне на ют, устроила грандиозное представление. Вначале в мое убежище ворвалась целая толпа слуг, разобравших мою палатку, нарядивших меня с головы до ног, расчесавших мне волосы, начистивших мне туфли. Установили столы и стулья, и я вместе со знатными дамами и господами пировал за роскошным столом, в то время как молчаливые слуги приносили все новые и новые блюда и разливали все новые и новые вина.