– Если он существует, этот отец Джакомо...

– Правильно, если он существует. Но если честно, я в этом не сомневаюсь.

Ибрагим набычился.

– Хорошо, – произнес он таким ледяным тоном, что у наместника по спине побежали мурашки. – Если у тебя нет других пожеланий, я позволю себе удалиться, что бы передать твои приказания моим людям.

Он поклонился и пошел к выходу с высоко поднятой головой. Эздемир провожал его взглядом, пока створки двери не закрылись за ним. Оставшись один, он долго не мог отключиться от разговора с Ибрагимом. В памяти всплыло странное выражение, мелькнувшее в его глазах. Пусть то была всего лишь мимолетная искра, но у него было такое ощущение, что в этот миг он заглянул в душу предводителя янычар. И то, что он увидел там, заставило наместника содрогнуться. Там бушевала ненависть, холодная, неприкрытая ненависть. «О Аллах, неужели мои трудности никогда не кончатся?» – пронеслось в голове у Эздемира. Сейчас он больше чем когда-либо желал бы переместиться в другое место. Иерусалим... Какой злой колдун забросил его сюда? Он встряхнулся и позвал своего секретаря. Тот немедленно вошел.

– Уважаемый Эздемир, отец моей обворожительной жены, дед моих детей, – сладко произнес он с легким поклоном, – вы позвали меня. Чем могу быть полезен?

– Мой дорогой Саади, прошу тебя, принеси мне все законы и указы за последние десять лет, касающиеся янычар. И еще все, что о них было написано.

Саади изумленно вскинул брови:

– Я прошу великодушно простить меня, дражайший тесть, но ведь это необозримое множество свитков и книг. Нет ли чего-нибудь более определенного в ваших поисках? Это помогло бы сузить круг интересующих нас трактатов.

Эздемир покачал головой и потер лоб. У него опять начались мучительные головные боли, как всякий раз, когда он чувствовал, что не справляется с ситуацией. В последнее время такое происходило все чаще и чаще. Он постепенно старел.

– Нет, я не ищу ничего конкретного. Просто... – Он прерывисто вздохнул. – Хочу быть честным с тобой, Саади. Я только что говорил с Ибрагимом, мастером суповой миски. И у меня закрались сомнения, действительно ли янычары заслуживают нашего безграничного доверия, как нам раньше всегда казалось. Я знаю, что Сулейман Великолепный, да благословит Аллах его и его потомков, возлагает на них большие надежды. Они опора его империи. Но не слишком ли мы верим в их преданность? Не могу избавиться от впечатления, что они пользуются большими правами, чем им полагается. – Он немного помолчал. Головная боль все нарастала. – Янычары весьма многочисленны, и они вооружены, Саади. Если они нападут на нас, от их сабель нам придется обороняться кинжалами и голыми кулаками. А Стамбул далеко, глаза и уши Сулеймана до нас не достают, и пока подоспеет помощь... – Он махнул рукой. – Мною овладела тревога, сын мой. Глубокая тревога. Это была бы не первая империя, закат которой начался с солдатского бунта.

Саади кивнул с серьезным лицом:

– Понимаю, достопочтенный тесть. Стало быть, я принесу вам все, что смогу найти об янычарах. Не обессудьте, если поиски займут какое-то время.

– Трактаты нужны мне не сегодня, Саади. И не завтра. Важно, чтобы я их вообще получил. Благодарю тебя, сын мой. И ни с кем не говори об этом, слышишь? Это должно остаться между нами.

– Разумеется.

Саади поклонился и быстро вышел. Эздемир в изнеможении откинулся на спинку кресла. Казалось бы, он мог сейчас успокоиться. Ибрагим займется евреями и христианами, Саади – янычарами. Все необходимые распоряжения он сделал. Можно было не сомневаться, что Саади выполнит его просьбу быстро и надежно. В конце концов он был его зятем. Человеком, которому он мог слепо доверять.

«Хотя бы одному, – подумал наместник. Головная боль разрослась с такой силой, что у него началась дурнота. – Есть хотя бы один человек в этом городе, которому я действительно могу доверять. Это ли не повод для радости?»

Анна сидела в удобном кресле в библиотеке. В очередной раз Козимо и Ансельмо погрузили ее в непролазные дебри, которыми ежедневно и еженощно была опутана жизнь Иерусалима. Близился обед, и у нее голова шла кругом. Оба опять попытались рассказать ей все трех религиях, которым приходилось уживаться на маленьком пространстве внутри городских стен. Они просветили ее, в каком квартале жили евреи, где преимущественно обитали христиане, а какие улицы находились в крепких руках мусульман. Теперь она знала, где могла показаться только под чадрой, по каким дням ей как женщине лучше не покидать дом, а куда ей как христианке не стоит ходить за покупками. Жизнь в этом городе балансировала между запретами, обязанностями и уважением к обычаям других, которые своими указами пытался насаждать султан. Либо Иерусалим был чересчур мал, либо человеческая душа чересчур мелкой, чтобы обеспечить трем великим религиям мирное сосуществование – вот и все, что усвоила Анна после многочасовых объяснений. Постепенно она начала понимать Ансельмо.

– Если нас послушать, так покажется, что Иерусалим – сплошной сумасшедший дом, – с улыбкой произнес Козимо, словно угадав ее мысли, – но со временем к этому привыкаешь. Большинство живущих здесь людей – мирные жители, единственное желание которых – чтобы их оставили в покое, независимо от того, к какой конфессии они принадлежат.

– Но вот к кому вы действительно должны быть предельно внимательны, – продолжил Ансельмо, – так это к янычарам.

– К янычарам? – Анна закатила глаза. Еще одна часть населения, заслуживавшая особого внимания. Еще до своего отъезда она в Гамбурге прочитала про янычар в интернете. Это были христианские дети из провинций, которых Османская империя силой угоняла во время своих завоевательных походов. Этих мальчиков подвергали обрезанию, обращали в ислам, из них воспитывали солдатскую элиту, образовывавшую закрытое, почти монастырское сообщество. – И что же с этими янычарами?

– Султан Сулейман – мудрый и справедливый человек, – пояснил Козимо. – И хотя многие христиане утверждают нечто другое, именно он заботится о том, чтобы и евреи, и христиане могли свободно совершать свои религиозные отправления в Иерусалиме. Янычары – это, так сказать, его длинная рука. Однако...

– Кстати, они мусульмане, – перебил его Ансельмо. – Многие из них терпеть не могут ни евреев, ни христиан. И если что-то приходится им не по вкусу, они могут стать весьма неприятными.

– Но я читала, что они следят за соблюдением законов и за порядком, и еще...

– Разумеется, – опять не дал досказать ей Ансельмо с мрачной улыбкой, – янычары следят за соблюдением законов и за порядком, но это их законы. И порядок, который устраивает их. А это подразумевает, что они придираются к еврейским или христианским гражданам, когда им этого захочется.

– Но ведь Сулейман...

– Сулейман в Стамбуле, а это очень далеко, синьорина Анна, – возразил Козимо. – Он не может видеть, что творится здесь на самом деле. Так что лучше обходите янычар. А теперь пойдемте, синьорина Анна, самое время сделать перерыв. Мы опять заговорились, и у вас утомленный вид.

«Еще бы», – хмыкнула про себя Анна. Она еще в Гамбурге пыталась подготовиться к ситуации в Иерусалиме. Но быть здесь в действительности да еще мириться с реалиями XVI века – это было нечто совсем другое. К тому же у нее складывалось впечатление, что с течением столетий некоторые детали ускользнули от историков. К примеру, произвол янычар и отсутствие терпимости у них, о чем рассказывал Ансельмо.

– Уже настало время обеда, синьорина, – произнес Козимо. – мы поедим, а потом можем совершить не большую прогулку по нашему кварталу. Мы с Ансельмо часто вынуждены отлучаться из дома по делам, так что будет лучше, если вы будете ориентироваться здесь и без нас.

Эти слова прозвучали музыкой для Анны. Она была зверски голодна, голова ее гудела. Обильная еда и свежий воздух ей сейчас были крайне необходимы.

Все вместе они прошли в столовую, и Анна заняла свое место за длинным столом. Элизабет как раз поставила на стол огромное блюдо с восхитительно благоухающими колбасами, которые она уже подавала несколько дней назад, но тут в дверь постучали и вошел Махмуд.