— Дело есть дело, — только и сказал он. — Я ж нанимался…

— Верно, но далеко не все это понимают. — Шеф помолчал, размышляя. — Мне нужен офицер для особых поручений…

— Я не офицер. Даже до ефрейтора не дослужился…

Шеф улыбнулся, тронутый детской непосредственностью Кузьмы.

— Может в этом и есть твое счастье. Возьмешь в свой штат офицера, и он разаведет у нас тут бардак. Это сегодня в армии, когда тебе приказывают, можно хвостом крутить. Не понравится командир — послать его подальше. Так?

— Бывает, — философски согласился Кузьма. — Как не быть.

— Смотря где, Сорокин. У нас такое не принято. Ты сразу подумай — соглашаться или нет. Старое место всегда за тобой. Но и на нем, как ты знаешь, за провинность на губу никто не сажает. Дело у нас строгое, денежное. Не вписался, пеняй на себя…

Кузьма кивнул, соглашаясь с такой постановкой вопроса. Система, в которую он попал, сотворена с головой. Это в давние почти забытые времена каждый кент — член семьи был известен другим в лицо. Пахан, ходивший в авторитете, встречался со всеми. Малины располагались в трущобах Марьиной Рощи, в проходных дворах Солянки, Петровки или в закутках Сретенки. На дело всей хеврой ездили. Кто на вассере стоял, кто собачку ломил, кто слам выносил. Конечно бывало всякое. Менты раз за разом кого-то брали. Попутают и трясут. Потом быстро дело кончают — незавершенки боялись. Срока назначали людям и по рельсам… Как в песне поется: «По тундре, по железной дороге, где мчится поезд Воркута-Ленинград»…

А уж что было в зоне, того Кузьма нагляделся вволю.

Теперь времена изменились. Настоящие дела от паханов, считавших себя в законе, дело переходит в новые руки. И порядки настали новые. Даже чем занимается организация не сразу поймешь. Все окружает тайна, которая почище, чем у шпионов. Кого знает Кузьма? А никого, если на то пошло. Пусть даже яйца ему дверью придавят, заложить он никого не сможет: все глухо, как в танке. Вот сидит лицом к лицу с шефом, а ни имени, ни фамилии не знает. И описать не сможет — черные очки и шляпа на лаза надвинута. Мощная примета, верно? Между тем шеф — силен. Все дело расписано по минутам, лучше чем на телевидении.

Раньше деловые люди — паханы и челядь носили часы больше для шика. «Бочата» — украшали и придавали вес человеку. Хотя кому оно на хрен было нужно это время? Стемнело — пошел на гоп-стоп. Рассвело — рванули когти по хазам, как тараканы по щелям. Теперь часы служат делу. Бригадир заставляет своих подручных сверять время по своему «Сейко», а его самого по «Роллексу» проверяет прораб. Чтобы если назначена встреча, все шло тик в тик — ни секундой раньше или позднее. Больше двух минут опоздавшего ждать не положено. Кто опоздал, с того строгий взыск.

Впрочем, прошлые времена возможно были поинтересней, но нонешние — покруче.

Как ведь раньше бывало? Скачок залепили, слам сдали барыге и пошли дуванить — водяра, кокаин, марухи. Ну, конечно, случалось кто-то от курвы и сифон тащил. Бывало. И что? Штаны долой, голый зад кверху, и добрый доктор Абрам Фраерман, представитель недобитой частной инициативы, за четвертной порет уколы сульфидина. Жжет, щиплет, а ты терпи. Курс прошел, отряхнулся как петух после дождя, курве рыло начистил и кантуйся дальше. Радуйся жизни.

Теперь не то. Витька Локш разгулялся, помахал прибором и выиграл на удовольствии СПИД. Казалось бы в чем дело? Его козыри, его риск. Не с той карты пошел, сам и расплачивайся. Но это на первый взгляд. На второй все куда сложнее.

Едва прораб прознал какой у Локша мочеполовой аврал он тут же дал приказ его замочить. Оказалось, что вне дела спидюк волен гулять пока его немочь не сточит до основания. Но если он завязан на систему, то ей живой труп ни к чему. Он опасен.

С той поры и исчез Витька Локш, а куда знает один бог, три милиционера и пистолет ТТ. Ножом спидюка в системе не потрошат. Крови гнилой опасаются…

Короче, когда шеф завел разговор про бабки, которые потекут Кузьме при исполнении новой должности, Сорокин отказываться не стал. Много времени на переговоры не ушло. Шеф зафаловал Кузьму пока они ехали до Октябрьского поля. Там он протянул руку, назвался Евгением и высадил пассажира:

— До встречи. Гуляй пока. Тебе позвонят…

Евгений Жетвин был родным братом Грибова по матери и единственным человеком, которому тот безраздельно доверял свои дела и тайны.

Евгений служил офицером спецназа ГРУ и уволился из армии в звании капитана сразу же после окончания войны в Афганистане.

Воякой Жетвин был смелым и удачливым. Он не любил хвастаться своим боевым прошлым, поскольку на войне был одним из тех, кто не просто стрелял. Он убивал. Расчетливо, смело, безжалостно. Он видел своих убитых. Он считал себя профессионалом. Он был им, и по ночам ему не снились кошмары. Его не мучили виденья огня и дыма. Он помнил трупный запах на разогретых солнцем камнях нагорья Хазараджат, мог в деталях рассказать о каждом бое, в котором участвовал, и даже вычертить схемы местности и обозначить на них позиции сторон на разные моменты боевых действий.

Самой крутой для Жетвина оказалась стычка в пустыне Регистан, где небольшой отряд «спецов» был высажен с вертолетов на границе каленых песков и жарких гор. Здесь, по данным агентурной разведки, ожидался крупный караван, который вез из Пакистана оружие отряду моджахедов амера Мубарака.

Пустыня — пространство, щедро засыпанное песком, каменной крошкой, украшенное редкими кустами верблюжьей колючки и серыми проплешинами солончаков. Что такое дорога в пустыне ведомо только аллаху и путникам, которые её пересекают. Каждый из них волен выбирать направление по личному усмотрению. Кости тех, чье усмотрение оказалось ошибочным, потом долго белеют, обчищенные стервятниками и грызунами.

Так же трудно выбрать место и для засады на плоскости, где тысяча направлений, по которым может пройти чужой караван.

В тот раз «спецам» повезло. Командир отряда майор Донцов просто-напросто счастливо угадал, где выбрать позиции. И ровно через сутки им удалось перехватить караван. Правда, выяснилось, что его охраняла большая группа моджахедов, которая по численности серьезно превосходила «спецов».

И все же майор Донцов принял решение на бой. На такой смелый шаг его подвигли три фактора.

Во-первых, засада расположилась на господствующей высоте. Во-вторых, рельеф не позволял противнику обойти небольшой отряд с тыла. И, в-третьих, вертолеты, которые должны были забрать «спецов», находились в десяти минутах лета на месте, выбранном под временную посадочную площадку.

Разведчики засекли приближение каравана к вечеру. На их счастье моджахеды решили в темное время не двигаться и расположились биваком в трех сотнях метров от засады.

Тактику боя майор Донцов построил на внезапном огневом ударе. В предрассветной тиши, залегши на крутом бархане, группа ударила из ручных противотанковых гранатометов по грузовикам, кузова которых были затянуты брезентом.

Огненные трассы, пролегшие над песками, вздыбились на концах пухлыми шарами оранжевых взрывов. Гул, многократно умноженный эхом, сотряс пустыню. Урон, который нанес моджахедам первый удар, был невосполнимым. Машины, груженные боеприпасами, загорелись. Охрана каравана без колебаний приняла бой.

Жетвин лежал рядом с Донцовым на правом фланге обороны. Широкой подковой, по гребню огромного бархана разместились остальные бойцы группы.

Моджахеды, ослепленные яростью, двинулись в атаку, даже не пытаясь вскрыть расположения противника. Видимо их амер счел, что русские обнаружили себя огневым ударом. Но это было не так. Первый залп гранатометчики произвели с позиции, которую выбрали далеко впереди своей линии.

Выпустив гранаты, они отошли на заранее подготовленный рубеж.

Это во многом определило исход боя. Шквал огня, который обрушили моджахеды на предполагаемые позиции русских, ущерба группе не принес.

Прикрываясь огнем афганцы пошли в атаку. Русские молчали. Группа состояла из ребят, уже достаточно обкатанных и обстрелянных огнем и рукопашными стычками. Каждый боец здесь прекрасно понимал, что лучшим местом, позволявшим остановить противника станет крутой склон бархана. Одолеть его по песку афганцам будет не так-то просто.