В тот же вечер, когда Грибов вернулся из деревенского турне, он приехал на дачу к Жеку в Мамонтовку.
Устроились на открытой веранде. На столе шумел самовар, который герли на сосновых шишках. Негромко играла мелодичная музыка: войдя в новую жизнь, братья не терпели её индустриальных скрежещущих ритмов. За деревьями сада багровела полоска затухавшей зари.
— Жек, — Грибов сидел, терпеливо раскладывая пасьянс. Временами он замолкал, пока думал, куда выложить очередную карту, — нас ждет большое дело… — Он помахал бубновым тузом, который держал между средним и указательным пальцами. — Перестройка. Как ты на это смотришь?
— Смотрю плохо. Две перестройки подряд равноценны одной войне.
— Я же не Горбачев, чтобы завалить дело. — Грибов уложил туза и облегченно вздохнул. Карта легла в нужное место. — Или ты иного мнения?
— Нет, почему. Лучший немец Советского Союза в делах самое большее может дотянуться до твоей задницы…
— Чего ж боишься?
— Это инстинктивное. И все же давай без перестройки.
— Хорошо, назовем так: модернизация фирмы.
— АКМ. Автомат Калашникова модернизированный. Это куда надежнее. И что твоя перестройка нам обещает?
— Нам? Увеличение прибыли. Укрепление позиций.
— Понял. А другим?
— Узкий круг изменится. Радикально. И тебе придется этим заняться.
Жетвин задумчиво погладил подбородок.
— Круто.
— Жек, ничего не поделаешь. Время дикого бизнеса проходит. Наступила пора создавать капитальные, строго централизованные структуры. С самодеятельностью и кустарщиной пора кончать.
Жетвин подумал и задал вопрос, который попал в центральную точку предстоявшего дела.
— Появился новый компаньон?
Грибов уложил последнюю карту и с удовольствием оглядел мозаику, которую ему удалось выложить. Только потом посмотрел на брата и благожелательно улыбнулся.
— Попал. В десятку.
— Кто он?
— Чуток потерпи. Договорились?
— Конечно.
— Кто такой Турчак?
Жетвин пристально посмотрел на брата. Спросил, не скрывая неудовольствия.
— Тебе это нужно?
— Жек, — Грибов перетасовал колоду, выдернул из середины карту и бросил картинкой вверх. Выпал валет. — Жек, в твои дела я не лезу. У меня своих забот хватает. Но бывают случаи…
— Как угодно. — Жетвин заметно скис. Как начальник службы безопасности Системы он тщательно оберегал собственную агентуру и гордился тем, что мог поставлять брату абсолютно точные, неопровержимые сведения. — Только учти, если Турчак завалится, мы попадем в глубокую дупу. Он сидит на ключевом месте…
— Зам Богданова?
Жетвин взглянул на брата с изумлением. Они никогда о личности Турчака с ним не беседовали. Больше того, сообщая сведения о деятельности управления борьбы с незаконным оборотом наркотиков, Жетвин ни разу не ссылался на то, от кого поступили сведения. Брат ему доверял и сам никогда не пытался руководить агентурой.
— Ты…
— Же, Турчака надо убрать.
— Ты что, Володя?!
Грибов шлепнул колоду на стол. Карты легли веером вверх рубашками.
— Не будем обсуждать моих решений, ладно?
— Ну даешь, брат! Могу объяснить это только одним: ты завербовал Богданова.
Жетвин потянул к себе первую попавшуюся под руку карту, взял её и перевернул. Выпал трефовый туз.
Грибов расхохотался.
— С тобой, Жек, нельзя играть в «Что? Где? Когда?»…
— Неужели?!
— С одной поправкой. Завербовал Богданова не я. Это он предложил перестройку Системы…
— Конечно, под себя?
— Под нас.
Жетвин забарабанил пальцами по столу — быстро и нервно, будто бил тревогу.
— Я понимаю, он взял нас за горло.
— Не без этого.
— Иначе и быть не могло. Богдан — мужик жесткий. Впрочем, я даже рад. Если он всерьез с нами — это, как теперь говорят, крутой кайф… Про Турчака он тебе сам сказал?
Грибов утвердительно кивнул.
— Жаль, но придется чистить его и бабу..
— Жек, бабу зачем?
— Нужда, Володя, только нужда.
— Объясни.
— Я вышел на Турчака через его бабу. Она заведовала мебельным магазином. Ну, как водится — алчность, наживка и на крючке. Через неё взяли за яйца и папу… Если выводить его из игры, то её обязательно раскрутят.
— Добро. Делай все как надо. Только предварительно все обговори с Богдановым. Он хочет на этом эпизоде сделать свою игру.
— Какую именно?
— Жек, что, как и для чего — это вы решите вдвоем. А вот свои проблемы будем решать сами.
Два дня спустя Жетвин встретился с Богдановым на его конспиративной квартире в Лялином переулке. Операцию «Турчак» обговорили во всех деталях. Часть игры взял на себя Богданов, вторую, не менее важную, обязался провести Жетвин. Судьба майора была решена.
Что такое невезуха, многие хорошо знают. Если не повезет, то можно к родной сестре зайти на чай совершенно здоровеньким, а от неё выйти, прихватив на вынос что-нибудь венерическое. Трепак, например.
Для Левы Пупырышкина, более известного в милицейских кругах и в воровском профессиональном товариществе как Пупырь, невезуха — главное определяющее в жизни движение.
Первую ходку в зону он совершил поскольку за месяц до преступления перешел из разряда малолеток в категорию совершеннолетних. Вся хевра, которую он повел на дело, пошла в трудколонию по одним правилам, а Пупыря законопатили в лагерь, исходя из статьи девяностой российского уголовного кодекса на три года за хищение государственного имущества, совершенного путем грабежа.
После отсидки у Пупыря был прорыв — пошла удача. Раз, другой — и все ложилось в масть. Появились деньги, завелась маруха — сдобная баба, буфетчица из вокзального ресторана, чистенькая, мяконькая, на одну титьку кладешь голову, другой — укрываешься. Кайф, обалдение!
Но пристрастие к воровскому ремеслу таит в себе столько же красных и черных ставок, сколько и знаменитая рулетка.
Полоса везения проскочила быстро, хотя красное выпало внезапно и обещало удачу.
Пупырь болтался без дела по Бутырскому рынку и неожиданно встретил Баурсака — узбека, с которым сидел в Краснопресненской пересыльной тюрьме на столь же знаменитом в уголовной среде как и Матросская тишина Первом Силикатном проезде.
Баурсак сам узнал Пупыря, подошел, протянул руку, на которой вместо двух пальцев торчали культи.
— Салам, Лева.
Слово за слово и Баурсак предложил Пупырю небольшую сделку.
— Лева, сделай шайтан-арбу. — «Чертовой телегой» Баурсак назвал автомашину. — «Мерседес» нужен. Плачу наличными.
— Двадцать, — сразу назвал свою цену Пупырь.
Баурсак даже не счел нужным торговаться. Узбекистан — государство быстро развивающееся, а новым бекам умения сорить деньжатами не занимать.
Однако условия были жесткими:
— Машина новая, хозяин трое суток не должен стучать ментам об угоне.
— Юлдаш, о чем речь? — Такие мелочи Пупыря не пугали. — Сделаем.
Двадцать тысяч «зеленых» — ставка для Пупыря сказочная. Сорвать такой банк с одного захода ему не приходилось ни разу. Теперь сорвет. Тем более, что кое-какой опыт имелся. Со старым подельником Ершом они однажды брали «Вольво» по заказу барыги-азербайджанца с Центрального рынка.
Метод заимствования был простым до удивления, но все прошло как по маслу.
Ерш увидел на шоссе проходившую машину и проголосовал. Водитель доверчиво притормозил, открыл правую переднюю дверцу.
— До Москвы возьмете?
— Садитесь.
Это были последние слова, которые бедняга произнес в своей довольно безбедной жизни. Ерш ударил его кастетом по голове и выключил. Вместе с Пупырем они отволокли тело за кювет в придорожные кусты. Потом Ерш заставил Пупыря врезать бездыханному мужику по виску камнем, и тот произвел своего рода контрольный выстрел.
Теперь Пупырь решил обойтись без подручных. Благо достал старенький пистолет ТТ китайского производства и три патрона к нему.
Он устроил засаду на Осташковском шоссе.
Если работать по умному, свой номер сделать выигрышным — проще простого. Так думал Пупырь, так и действовал.