Они вышли из ворот и направились к машине.

Вертолет раскручивал лопасти винта. Ветер прижимал к земле траву, разгонял в сторону пыль и сухие листья.

Пригнувшись, Иргаш и Андрей прошли к распахнутому люку и по металлической лесенке поднялись внутрь.

Бортмеханик втянул трап, и вертолет взмыл вверх.

Андрей сидел у блистера и видел, как провалилась вниз, опрокинулась на бок земля и сразу уменьшились в размерах дома и деревья.

Вертолет заложил вираж, и перед Андреем открылась панорама Благородной Бухары, как этот город именовался во времена Бухарского эмирата. Будто на архитектурном макете, Андрей увидел вдалеке ансамбль Пои-Калян, медресе Мири-Араб, свечу минарета Калян, крепость Арк с мечетью Джами.

Иргаш, должно быть, проследил взгляд Андрея и увидел выражение его лица. Подтолкнул локтем.

— Красиво?

— Да, — ответил Андрей.

— Это красота ислама, — голос Иргаша был полон энтузиазма. — И мы наполним этой красотой весь мир.

Описав над городом круг, вертолет взял курс на северо-восток.

Они приземлились не в Коканде, а в стороне от него — в кишлаке Гумбаз. Здесь Иргаш пересадил Андрея в джип, передав его водителю Камалу, а сам полетел дальше.

Камал — хмурый узбек лет сорока, сухощавый, жилистый, выжаренный солнцем до коричневого цвета, — оказался крайне неразговорчивым. Он даже не счел нужным отвечать на вопросы Андрея, и тот, раза два попытавшись вызвать водителя на разговор, прекратил попытки.

В Коканде Камал остановил джип у чайханы, стоявшей под тенистыми кронами чинар над большим арыком. И впервые заговорил, причем на хорошем русском языке:

— Андрей, ты туда заходи и подожди меня. Еда, чай — все заказано заранее. Там, возможно, будет тот, кто захочет поговорить с тобой относительно дела. Я скоро вернусь.

— Идет, — согласился Андрей, изрядно вспотевший в машине.

В чайхане царили таинственный полумрак и удивительная для июня прохлада. Мощная японская сплит-система создавала в помещении благодатную атмосферу высокогорья.

Краснолицый узбек с обритой наголо головой поднялся с ковра навстречу Андрею. С минуту они молчали, глядя один на другого, потом узбек приложил ладонь к белой рубахе, обтягивавшей тугой живот, и склонил голову.

— Хош кельдиниз! Келин! — Добро пожаловать! Проходите!

Андрей знал, что церемония выражения взаимной приязни в жизни мусульман занимает особое место. Однажды, отвечая на вопрос о том, какое проявление приверженности к исламу является наилучшим, пророк Мухаммад сказал, что это стремление угощать людей и приветствовать тех, кого знаешь и кого не знаешь. В полной мере заслуживает благословения тот, кто соединил в себе три качества: справедливость по отношению к самому себе, привычку приветствовать всех людей и способность расходовать в бедности.

— Ас-салям алейкум ва-рахмату-Ллахи ва-баракатух. — Мир вам, милость Аллаха и его благословение, — сказал узбек.

Андрей приложил левую руку к груди чуть пониже сердца, склонил в легком поклоне голову и ответил:

— Ва-алейкум ассалям ва-рахмату-Ллахи ва-баракатух! — И вам мир, милость Аллаха и его благословение!

Андрея нисколько не удивило, что его узнали сразу без какого-либо труда. Да и чему удивляться — в чайхану на окраине, лежащую в стороне от туристических маршрутов, вряд ли часто заходят европейцы.

И все же узбек спросил.

— Вы Андрей?

— Да, уважаемый.

— Очень приятно.

Узбек протянул руку.

— Здравствуйте еще раз. Меня зовут Ибрай.

Андрей пожал его сухую ладонь с вежливой мягкостью: в церемонию приветствия не входит демонстрация силы, а лишь проявление воспитанности, доброжелательности и благочестия.

— Вам надо покушать, уважаемый, — Ибрай говорил по-русски удивительно чисто. — Вам придется долго ехать.

— Куда? — спросил Андрей.

— Не беспокойтесь, куда надо я вас довезу сам. Хорошо. На машине. И доставлю назад, сюда.

— Разве не вы должны говорить со мной?

— Благослови Аллах, уважаемый. Я только скромный исполнитель воли сильных мира сего… Садитесь, пожалуйста. Вам будет удобно на ковре?

— Спасибо, удобно.

Андрей опустился на пол и сел, подогнув под себя ноги.

Ибрай в это время обернулся в сторону чайханщика, стоявшего в стороне, и ловко щелкнул пальцами.

Легко ступая по ковру босыми ногами, чайханщик тут же принес и поставил перед Андреем еду.

Суп лапша, поданный в большой глубокой миске — кисе — был щедро сдобрен пряностями и приятно обжигал рот. Плов, возвышавшийся на плоском блюде островерхой горкой, оказался отлично приготовленным. Уста-пловчи — мастер плова, работавший в чайхане, заслуживал высших похвал.

Андрей заканчивал пить чай, когда за окнами чайханы раздался противный ноющий звук милицейской сирены.

Тут же неслышно к нему приблизился Ибрай. Присел на корточки. Заговорил быстрым жарким шепотом:

— Андрей, сейчас нужно уходить. Милиция проводит облаву, а вам это ни к чему.

Действительно, подставляться милиции, не имея ни документов, ни денег, было бы безрассудно.

— Как можно уйти?

— За кухней выход в сад. Там прямо по дорожке до калитки в заборе. На улице буду я с машиной.

— Рахмат, — сказал Андрей. — Спасибо.

Он быстро встал и двинулся к двери, из которой в общий зал выносили еду и откуда тянуло аппетитными ароматами узбекской кухни.

Он приоткрыл дверь и оказался в пустом темном коридорчике. Тут же, накрыв ему голову старым одеялом или какой-то попоной, руки нескольких людей спеленали, опрокинули, подхватили, подняли и поволокли его куда-то.

При этом не было произнесено ни слова. Нападавшие лишь громко пыхтели, управляясь с живым человеком, который не думал сдаваться без боя, дергался, брыкался и извивался в крепких чужих руках.

Когда человек попадает в переделки раз за разом, он начинает соображать быстро и четко. Андрей оценил случившееся почти сразу. Чтобы убить его, нападавшим особых хитростей не потребовалось бы: удар ножом под лопатку, тычок шилом в бок — и аут. Однако этого никто не сделал. Значит, он им был нужен живой, и вероятность того, что, протащив какое-то расстояние, они попытаются его ухондошить, Андрей сразу исключил. Это соображение несколько успокаивало, но радовать не могло. Если он кому-то потребовался живым, значит, от него попытаются что-то узнать. Поэтому, что бы он ни говорил, на веру брать не будут. Чтобы убедиться, говорят им правду или нет, его будут пытать. А это может оказаться куда более неприятным, чем мгновенная смерть.

Теперь ему надо было просчитать, кто его прихватил и зачем. Первая мысль — это туркменские лачины — боевые соколы спецслужбы туркменбаши или те, кого они сумели нанять здесь, на территории Узбекистана.

Ткань, наброшенная на голову, дышать Андрею не мешала. Но ее, перед тем как пустить в дело, не вытрясли, и пыль, попадая в нос, заставила его несколько раз громко чихнуть.

Похитители в полном молчании подтащили Андрея к машине и, слегка качнув, забросили в кузов. Судя по тому, что он ударился ребрами о металл, стало ясно — его погрузили в пикап. Четверо сопровождающих залезли в кузов и с двух сторон прижали его бока ногами.

Машина сразу набрала приличную скорость. Несмотря на завязанные глаза, Андрей понял это по резко усилившемуся ветру. Примерно через полчаса машина сбавила ход, осторожно перебралась через рытвину и двинулась дальше. Теперь она ехала медленно, ее то и дело переваливало с боку на бок на ухабах и кочках. В кузове запахло лессовой пылью. Стало понятно: хорошая дорога позади, и они едут по проселку, а может быть, даже вообще жмут напрямик по степи.

Сколько времени они провели в пути, Андрей не мог определить. Езда лежа, со спутанными руками и ногами, без возможности видеть, куда тебя везут, отбивает у человека способность чувствовать время. Ко всему, сопровождавшие Андрея люди за всю дорогу не произнесли ни слова. То ли не испытывали необходимости в общении, то ли им было запрещено разговаривать. Андрей даже не мог угадать, кто они по национальности.