В течение пяти дней мы бродили, как цыгане, просто чтобы посмотреть, какими возможностями располагает та часть дикой местности, где мы получили право расставлять капканы. Следы животных были нашими тропинками, лошади — нашим транс портом, палатка — нашей крышей. Любые следы были для нас загадкой, так как мы не знали, откуда и куда они ведут. Мы шли по этим следам и, в конце концов, приходили к какой-нибудь поросшей травой котловине или к маленькому озерку. Если день склонялся к вечеру, мы оставляли лошадей пастись на привязи, а сами разбивали на ночь палатку. А если, судя по положению солнца на небе, было еще только два или три часа дня, мы мыс ленно брали на заметку этот лужок или озерко, а сами опять шныряли по лесу в поисках следов, как гончая в поисках запаха зверя. Следов было достаточно.

За четыре дня мы исходили огромное пространство, узнали много мест, неизвестных почти никому из белых людей. Результаты наших наблюдений не были многообещающими.

— Во всяком случае разбогатеем мы не так уж скоро, — поделился я опасениями с Лилиан.

Было две дюжины бобровых плотин без бобров. Было несколь ко сот (а может быть, и несколько тысяч) акров вонючих, наполовину высохших болот. Если изредка и попадались кое-где следы ондатры, вряд ли можно было рассчитывать на стоящую добычу в наших капканах, так как для массового размножения ондатр нужна вода, которой не было в этом краю. У нас было значительное количество запруженных озер (когда-то там тоже стояли бобровые плотины), почти полностью пересохших. Требовалась вода, чтобы поднять уровень этих озер к их прежним берегам. Вот и все, что у нас было, кроме бескрайней чащи лесов, и вот на чем мы могли строить свои надежды на относительную безопасность и относительное благополучие. Если были у какого-нибудь человека более скромные возможности при вступлении в новую жизнь, я не хотел бы быть на его месте.

Если бы в болота и озера вернулась вода, быстро увеличива лось бы количество ондатр и других пушных зверей. Несмотря на нашу общую уверенность, что когда-нибудь мы вернем бобров в ручей Мелдрам, ни один из нас не знал, каким образом мы сможем это сделать. Бобров нельзя купить на аукционе, как лошадь или корову. Насколько нам было известно, бобров совсем не было в Чилкотине и почти не было во всей Британской Колумбии. На время мы отложили заботу о бобрах и занялись вопросом о том, каким образом наполнить водой, по крайней мере, одно или два заболоченных русла, по которым несмело струились остатки воды. Ибо жизнь не иссякнет там, где есть необходимые условия для существования и размножения обычных обитателей дикого края. При наличии этих условий и при соблюдении хотя бы самых элементарных принципов охраны животных можно быть уверенным, что природа не останется в долгу.

В 1931 году за шкурку ондатры платили от восьмидесяти центов до доллара. Если бы удалось снова оросить высохшие болота, здесь можно было бы развести сотни ондатр, но в те перешнем состоянии эти болота ни для кого не представляли практической ценности.

В природе все живое существует за счет уничтожения других животных или растений. Если бы заболоченные места этого края вновь наполнились водой, сохранившиеся в почве семена и клубни водных растений послужили бы пищей для ондатр, водяных птиц и рыб. Эти последние стали бы в свою очередь приманкой для норок, выдр и других хищников, которые пришли бы сюда в поисках добычи. Если шкурка ондатры оценивалась лишь в восемьдесят центов, то шкурка норки стоила от пятнад цати до двадцати долларов.

Все дело было в том, чтобы создать необходимые условия для существования одного из видов животных, и эти животные стали бы пищей для других. Однако претворить эти рассуждения в жизнь было не просто.

Мы столкнулись с настоятельной необходимостью решить эти вопросы. Ключом к их решению были бобровые плотины. В конце каждой полосы заболоченной почвы, будь она длиннее или короче, находилась бобровая плотина. Во многих котловинах почти высохших озерков еще виднелись в воде жилища бобров. Хотя в Мелдрам-Крике уже полстолетия или более того не было бобров, остатки их плотин и хаток свидетельствовали о том, что когда-то здесь существовали во всей красе шестидесяти фунтовые грызуны, чье терпение и мастерство создали сооружения, не только изменившие русло ручья, но и обеспечившие ему полноводность.

Починить бобровые плотины и снова сделать этот бесплодный край изобильным! Поставить ворота там, где зияла брешь, обуз дать ручей, как когда-то его обуздали бобры! Сделать все, чтобы вода снова затопила сохнущие болота! Не позволить ей растекаться по капелькам и теряться в реке! И не только мы были жизненно заинтересованы в полноводном ручье. Тем, кто жил внизу, в долине, так же как и нам, была необходима вода. И иссякающие водные ресурсы не могли их удовлетворить.

Пришельцы из Азии были первыми, кому понадобилась вода ручья Мелдрам. В середине XIX века они появились здесь с кирками и лопатами и выкопали канавы, отводившие воду ручья к песчаным террасам чуть повыше реки Фрейзер, на шесть миль южнее того места, где в нее впадает ручей. Копая песок, китайцы извлекали на поверхность рассыпное золото. Для того чтобы про мыть его и отделить золото от песка, требовалось огромное количество воды. Ближайшим водным резервуаром был безымян ный ручей, расположенный несколько севернее.

В течение полдюжины лет вся вода ручья текла по канаве, вырытой китайцами. В том месте, где они вели свои работы, вода проходила через промывочные лотки, унося с собой грязь и оставляя в лотках драгоценный золотой металл. Китайцы вычерпывали его деревянными ложками, клали в мешки из олень ей кожи и зарывали эти мешки в землю, чтобы никакой вор, будь то белый или индеец, не мог их украсть. Часть этих мешков до сих пор лежит в земле, так как много китайских золотоискателей умерло от оспы, а с ними умерла и тайна спрятанного золота.

В конце концов золотые россыпи истощились, и те китайцы, которых не тронула оспа, отправились искать золото в другие края. Тогда ручей обнаружили европейцы, и их внимание прив лекла узкая долина, расположенная у его устья. Смытая сюда с холмов почва была плодородной и могла дать хороший урожай овощей и фруктов; а если ее вспахать, то можно было выращивать сено и злаки. На несколько миль ближе к истокам ручья, где холмы уступали место обширному плато, были тысячи акров некошеной травы. Землей можно было завладеть безвозмездно. Полноводный ручей круглый год снабжал водой каналы, ведущие к посевам. Снова ручей Мелдрам дал свои воды людям, и приблизительно в 1860 году здесь было положено начало скотоводству, процветающему до сих пор.

В стране, которую четыре месяца в году покрывает слой снега не менее трех футов толщиной, солидный запас сена в сараях или под навесом так же необходим на зиму скоту, как весенние, летние и осенние пастбища. Практические возмож ности фермы определяются вместимостью построек для хранения сена зимой, когда скот не может находится на пастбищах.

Почва в долине была плодородна, и ее было достаточно, чтобы обеспечить зимним кормом столько лошадей и коров, сколько могло пастись на летних пастбищах, не истощив их. Но Мелдрам-Крик расположен в «сухой» части Британской Колумбии, где недостаточно найти свободную землю для посевов. Надо еще, чтобы была вода. В 1860 году и в предшествовавшие десятилетия ручей был полноводным. Вода была там потому, что в течение столетий многочисленные поколения боб ров трудились над тем, чтобы ручей не обмелел. С исчезновением последнего бобра уровень ручья начал снижаться, но лишь несколько лет спустя фермеры, поселившиеся в долине, заметили, что вода понемногу убывает. А когда ручей заметно обмелел и летом уже едва хватало воды, чтобы оросить один акр почвы там, где раньше орошалось полдюжины акров, никто не смог диагностировать причину несчастья, а тем более найти от нее лекарство. Причина болезни заключалась в снижении уровня озер и высыхании окружающих их болот. Они были источ ником и запасом всей воды, которая текла в ручьях и затем сливалась с рекой. В горах вечный лед служил источником, питающим летние ручьи. И если бы ледники сползли в океан и исчезли, исчезли бы и горные ручьи.