— Позже мы еще поговорим о твоем неповиновении моим приказам, — шепчет он.

— Не сделай я этого, женщины были бы в опасности, а охотники были бы застигнуты врасплох бурей.

Он усмехается.

— Именно поэтому мы обсудим это позже, вместо того, чтобы я отпинал твой хвост, не сходя с этого места.

И в этот момент я понимаю, что все в порядке. Он улыбается, а не гневается, и все в этой пещере живы и невредимы. Все охотники здесь. Таушен находится у костра, вместе с остальными, а у Хэйдена странное выражение лица, покуда он с дальнего конца пещеры впивается взглядом в Джо-сии. Я не могу понять, оно выражает облегчение или гнев.

Ко мне подбегает моя сестренка Фарли, чтобы меня обнять, и у ее ног скачит крохотная двисти. Она обнимает меня за шею, и я, смеясь, обнимаю ее.

— Нас не было всего пару недель, а он уже следует за тобой по пятам?

— Так и есть! Он считает меня своей мамой, — заявляет Фарли, радостно смеясь, после чего неуверенно поглядывает на Ти-фа-ни.

— Не волнуйся, — улыбается Ти-фа-ни. — Ты заботилась о нем больше, чем я, и он должен принадлежать тебе.

Фарли испускает «ах».

— Ой, так странно слышать, как ты разговариваешь на нашем языке! Странно и чудесно!

— Это еще не все, — гордо заявляю я сестре и подхожу к Ти-фа-ни. Пока я иду, наши кхаи начинают мурлыкать в унисон, и этот звук заполняет пещеру. Глаза окружающих округляются, сначала от удивления, а потом от восторга.

Взорвавшись смехом, Аехако шлепает меня по спине, которые оборачиваются в объятия.

— Неудивительно, что ты так отчаянно за нее боролся! Твой разум все знал задолго до того, как это понял твой кхай!

Он шлепает меня по одному из рогов.

Я гордо улыбаюсь.

— Она принадлежит мне, а я — ей.

— Тогда мы должны это отпраздновать! У кого тут есть сах-сах?

Нас обоих, меня с Ти-фа-ни, обнимают снова и снова, все в племени желают нам счастье, находятся два кожаных мешка с выброженным сах-сах, и празднование начинается. В Южной пещере осталось не так много народу, так что это похоже на вечеринку в узком кругу, но все равно очень приятную. Ко мне один за другим подходят мои недавние соперники и желают мне счастья. Никто не обижен, хотя очевидно, что они разочарованы. Как, кто-то, вообще может соперничать с резонансом? Решение за ним вне зависимости от того, что нам хочется, и их не выбрал именно он. Я вижу, как некоторые с легким интересом посматривают на Джо-сии, но она кажется задумчивой, болтает с Фарли и гладит маленького двисти. Моя сестра покрыла этого зверя косичками и разноцветными лентами, вплетенными в его густую гриву. «Раз он сейчас бегает на свободе, то я должна обеспечить, чтобы никто по ошибке не охотился на него», — сказала она мне, потягивая сах-сах.

Над огнем жарится насаженный на вертел только что пойманный снежный кот, а мы едим ломтики окровавленного сырого мяса, в то время как люди ждут, пока пожарятся их куски. Раздаются вкусные семена, и все смеются и отлично проводят время. Джо-сии поет песню под названием «Гиллиганс Айленд*», которая вызывает бесконечное веселье у человеческих женщин. Приносится последнее сах-сах, и Фарли, достав свои краски, рисует красочные узоры на коже всякого, кто ей это позволяет.

Я пью мало. Завтра будет напряженный день. Мы будем закрывать Южные пещеры и начнем обратный путь к Главным пещерам племени. Там мы начнем все сначала. У нас с Ти-фа-ни будет своя пещера, уединенная и вдали от остальных. Теперь начнется наша настоящая совместная жизнь.

*Прим.: имеется в виду главная тема «Gilligan's Island» из «Остров Гиллигана» (англ. Gilligan's Island) — американского телесериала в жанре ситуационной комедии, созданного продюсером Шервудом Шварцем. Всего было показано три сезона на телеканале CBS в период с 26 сентября 1964 г. по 4 сентября 1967.

Она оглядывается на меня, в то время как Фарли рисует желтый завиток на ее смуглой щеке, и ее глаза светятся от счастья. При виде ее, озаренной светом пламени костра, мой кхай поет. «Моя, — твердит он, напевая в ритм одновременно с ее. — Полностью моя».

Моя пара.

Когда ее взгляд начинает курсировать вверх-вниз по моему телу, а мой член в ответ на это набухает, в ее глазах появляется страстный взгляд. Хотя лихорадка первоначального резонанса утихла, я все еще возбуждаюсь, когда моя грудь напевает вместе с ее. Что-то шепнув Фарли на ухо, она поднимается на ноги и подходит ко мне.

— Может, уйдем с вечеринки пораньше? — спрашивает она меня, скользнув ладонью в мою.

— Устала? — спрашиваю я.

— Страшно вымоталась, — шепчет она, но ее взгляд излучает вовсе не желание спать. Оно излучает обещание.

Я усмехаюсь.

— Ну что…. тогда пойдем, найдем наши шкуры?

— По-моему, это превосходная идея. — Она озирается вокруг, словно желая выяснить, не наблюдает ли за нами кто-нибудь. Затем она, легонько пожав плечами, тянет меня к пещере, которую она разделяет с Джо-сии. В ответ на это кто-то начинает ухать, и я смеюсь, потому что в эту пещеру тайно не сбежишь. Правда, на этот раз не имеет значения, что они знают. Мы спарены. Ничто это не изменит.

Пусть знают, что я забираю свою пару в шкуры и оближу каждую частичку ее плоти. Пусть они услышат ее крики удовольствия. Это даст им понять, что она моя. Моя пара, мой резонанс.

Мое все.

Часть

18

ДЖОСИ

Я испускаю тяжёлый вздох, наблюдая, как Тифф с Салухом не так уж и украдкой пробираются в пещеру, чтобы трахнуться разок-другой. Я рада их счастью, но после проведенных последних несколько дней рядом с ними, мои чертовы нервы уже не выдерживают. Они стали резонировать. Отлично. Я вне себя от радости за них. Еще и завидую, но радуюсь все же больше. Что самое трудное, так это то, что я продолжаю переживать за себя. Я последняя свободная женщина, последний одинокий человек. Мне что, придется жить в этой пещере одной? Мне что, придется надолго застрять в чьей-то чужой пещере, как забракованному изгою? Мне что, придется слушать, как все остальные занимаются сексом, осознавая, что у меня никогда не будет пары, потому что Харлоу не может починить этот гребаный хирургический аппарат?

Я мрачно пялюсь в огонь. Даже все это ужасное пение ша-кхай — а они, черт побери, в этом реально ужасны — и алкоголь меня не радуют. Все было бы не так уж и плохо, не будь я последним неспаренным человеком. Тогда я не чувствовала бы себя полностью отвергнутой.

А сейчас? Сейчас я чувствую себя полностью отвергнутой.

Это то самое мне знакомое ощущение, к которому я уже давно привыкла, после того, как еще в детстве меня вышвыривали из полдюжины приемных семьей. Но здесь я чувствовала себя частью семьи, хотя и не долго. Вдруг эта семья стала разбиваться, когда все, одна за другой, находили себе пару. Не просто пару, а родственную душу. А теперь все они рожают детишек, а я по-прежнему сижу на скамейке запасных, дожидаясь своей очереди.

Мое внимание привлекает слабое движение, и я отрываю взгляд от огня и вижу, что со своей выгодной точки обзора в тени на меня хмуро волком смотрит Хэйден. Он выглядит более раздраженным, чем обычно, что для него является своего рода настоящим подвигом. Наши глаза встречаются, и он перекрещивает на груди руки, словно провоцируя меня с ним повздорить. Подумаешь. Я корчу ему рожицу. Ума не приложу, почему я его так сильно бешу, но мне это уже надоело. Я немножко рада — и как ни странно, разочарована — когда он украдкой уходит прочь.

Я подталкиваю локтем Фарли, которая со своими горшочками с красками пристроилась рядышком со мной.

— А что теперь-то с Хэйденом не так?

— М-м? — она обмакивает кисточку в красную краску, а потом рисует на моей руке точку.

— Он кажется более взбешенным, чем обычно, — говорю я ей, послушно поворачивая руку, чтобы она могла нарисовать синюю точку рядом с красной.

— А! Он очень… рассердился… когда узнал, что ты пошла в Главные пещеры племени в одиночку. Он несколько часов орал на Таушена.

У меня брови полезли вверх.

— Но почему? Он же ненавидит меня.

Пожав плечами, она держит мою руку, рисуя на ней кружок, вызывая щекотливые ощущения.

— Он очень ревностно оберегает женщин. Он считает, что рисковать ими — это идиотизм.

О, меня сейчас стошнит. Значит, он шовинист.

— Я была в полном порядке.

Конечно, было немного страшновато, но я справилась.

— Да, но люди слабые. Он говорил, что рисковать твоей жизнью, значит рисковать больше, чем одной жизнью. В этом случае еще один мужчина мог лишиться возможной пары и комплектов.

— Повезло мне, на его взгляд моя ценность состоит только в моей вагине, — говорю я ласково. Самое смешное, что на моих девчачьих штучках, как бы это ни было прискорбно, висит бессрочная табличка с надписью на ней «вакансий нет».

— Что такое ва-гей-наа? — спрашивает Фарли. — Этого слова я не знаю.

— Не бери в голову. — Мне, наверное, не стоило учить Фарли неприличным человеческим словечкам. Ей не может быть старше четырнадцати или около того. — Он просто козел. Всегда был и всегда будет.

— Что такое козел? — Она рисует на моей руке еще один кружок, на этот раз тошнотворно-зеленого цвета. — На тебе рисовать — одно удовольствие, Джо-сии. Ты белая, как живот Чам-пии. Цвета очень красиво выделяются.

Отлииичнннно.

— Козел — это мужчина, который думает своими мужскими частями тела.

Она начинает хихикать.

Вот тебе и мое обещание не учить ее неприличным человеческим словечкам. Молодец.

Шум голосов на мгновение стихает, и когда это происходит, я слышу хриплый стон, доносящийся из моей пещеры. Проклятие! Тифф с Салухом определенно уже приступили к делу, и, судя по всему, они не знают — или им плевать — насколько громко они себя ведут. Фарли, кажется, этот шум не смущает, однако Таушен встает и покидает костер. Уж я-то понимаю, каково ему сейчас, но ему хотя бы не нужно жить вместе с этими счастливыми молодоженами. Как мне.

Ну, по крайней мере, этой ночью. А завтра, кто знает? Завтра я, по всей вероятности, заночую в пещере с корзинами. Или с двисти. Супер. Мы с двисти — единственные существа, с которыми никто не хочет встречаться.