Оуэн судорожно хватал ртом воздух. Он потерял много крови. Свист и хрипы вырывались через ножевую рану в его легком.

По леденящему ужасу в его глазах она видела: он понял, что встретился с такой же чокнутой, как он сам. Он оказался на обратной стороне своей же монеты.

Анжела улыбнулась, воткнув лезвие ему в живот, разрезая мышечную ткань и кишки. Оуэн застыл, задержав дыхание, обездвиженный агонией. Слезы текли по его щекам.

Его теплая скользкая кровь все еще бежала по ее животу. Это было хорошо. Восхитительно. Она чувствовала себя живой.

Анжела была в своей стихии. Этот монстр был в ее власти, и она торчала от этого так же, как ее мать от наркотиков. Она не хотела, чтобы это заканчивалось.

Ее мать часто говорила ей, что, когда ты нюхаешь кокаин, ты живешь вечно. Анжела считала, что так ее мать пытается оправдаться. Но именно это Анжела сейчас чувствовала — будто она будет жить вечно.

Каждый синапс ее мозга работал на пределе, запоминая каждую деталь, чтобы она могла этим насладиться. Она хотела, чтобы это чувство длилось вечно. Совсем как ее мать, когда принимала наркотики.

Анжела всадила лезвие во всю длину в другое место. Оно вошло восхитительно мягко. Ее голова запрокинулась, а глаза закатились от экстаза. Она ощущала, как кончик клинка находит внутри него жизненно важное, чувствительное место.

По ее спине пробежала дрожь удовольствия.

Она опустила голову.

— У меня для тебя плохие новости, Оуэн, — прошептала она, снова вонзая лезвие, просто чтобы насладиться тем, как оно скользит сквозь его плоть, мышцы и внутренние органы. — Боюсь, ты не сможешь стать донором органов. У тебя не останется ничего, что можно отдать.

Оуэн рыдал в мучительной агонии. Впервые в жизни он испытывал ту беспомощность и страдания, которые причинял другим.

Убивать ножом — тяжело, грязно и утомительно. А еще опасно. Очень многие сильно ранят себя, используя нож для самозащиты или нападения. Требуется приложить большое усилие, а кровь скользкая. Чаще всего рука соскальзывает с рукояти, и лезвие режет ладонь и пальцы. И из-за силы удара раны обычно довольно глубокие.

Анжела хорошо это знала. На ее ноже была гарда, не дававшая руке соскользнуть на лезвие. Эта небольшая гарда создавала упор для костяшки правого указательного и большого пальцев. Она всегда помнила об осторожности, чтобы ненароком не порезаться, а гарда помогала защитить руки. Анжела знала, что делать, и делала это хорошо. Она ни разу не порезалась.

Оуэн бессвязно стонал и дрожал, а из глаз текли слезы.

— Кэрри плакала так же, да, Оуэн? Она не хотела страдать, испытывать боль, умирать, как не хочешь и ты сейчас. Верно, Оуэн? Единственное чертово различие в том, что она этого не заслужила. — Анжела стиснула зубы, провернув лезвие у него внутри. — А ты заслужил.

Он издал еще один слабый крик.

— Прямо сейчас, Оуэн, у тебя осталась лишь боль. — Анжела заглянула ему в глаза. — Но через боль приходит знание, постижение, понимание. Теперь, испытывая боль, ты можешь понять, каким монстром на самом деле являешься. — Она нахмурила брови. — Чертово злобное чудовище, которому нельзя жить среди порядочных людей. Правильно, Оуэн? Ты начинаешь понимать?

Оуэн закивал, рыдая. Она не была уверена, понял ли он хоть что-то из этого. На самом деле Анжеле было все равно.