Глава 5

Каллан

Шейн.

Настоящее

Я просыпаюсь от того, что мой член ужасно пульсирует. Это не похоже на обычный утренний стояк. Это настойчивая, болезненная необходимость, заслуга сексуальной мечты, которую я только что видел, которой не суждено сбыться. Корали стояла на четвереньках, смотря на меня из-под взъерошенной темной челки — я знаю точно, что сейчас она не носит такую прическу, но в моих мечтах ее волосы выглядят такими же, как они были в ее семнадцать, — и она хнычет, издавая тихие звуки необходимости, в то время как приближается ко мне по паркету в моей Нью-Йоркской квартире. Забавно, как просто мой разум смешивает образ Корали из прошлого, перемещая его в настоящее. Я часто видел о ней сны. Постоянно, если быть честным. Было время за все эти годы, когда мысли о ней буквально сводили меня с ума. Видеть ее так четко каждую долбанную ночь, как только я закрывал глаза, чувствовать аромат волос, прикосновение ее кожи к моей, а затем просыпаться и не находить ее рядом со мной. Это было настоящим мучением.

Лежать в кровати, когда солнце проникает через окна спальни, еще более мучительно, потому, как мне известно, что она находится сейчас в городе. Ее ни за что не заставить вернуться в дом по соседству, но Корали, должно быть, где-то рядом. Возможно, остановилась у Фрайдей. Может быть, в мотеле за пределами города. Где бы она ни была, я все равно могу ощущать ее присутствие, словно мое тело превращается в камертон и ударяет по мне, потому как каждая молекула напряженно звенит от электричества в преддверии встречи с ней.

Лежу в своей детской кровати, едва очнувшийся ото сна, моя ладонь стискивает член, и я думаю о том, что сделаю, когда, наконец, увижу Корали. Это будет такой одновременно горький и сладкий момент. На протяжении первых трех секунд, когда наши взгляды встретятся, она будет стараться пережить шок. Я же буду пить каждую частичку ее, поглощая все до последней капли, прежде чем Корали не превратится в фурию и не убежит от меня.

Мои мысли беспорядочно блуждают. Я дремлю, а часть разума полагает, что не сплю и даже слышу, как моя мать зовет меня из коридора с просьбой подать воды. Это все, что она делала в самом конце. Все, чего хотела. Воды. Ледяные кубики, когда она, кажется, больше совершенно не могла глотать надлежащим образом. Хотя, несмотря на то, как плохо бы ей не было, она не прекращала смеяться. Каждый день я слышал, как мама смеялась над чем-то.

Снаружи кто-то завел бензопилу, и все мои мысли о матери и о Корали растворились, как дым. Я выныриваю из своего сонного состояния, возвращаюсь в реальность и понимаю, что испытываю сильное желание помочиться. Пока направляюсь в ванную, чтобы разобраться с этим, думаю о вещах, которые мне нужно сделать сегодня.

Навестить Шейна. Проведать могилу матери. Купить продукты. Выразить свое почтение. Пойти в бюро ритуальных услуг и наблюдать за входом, как ненормальный придурок, пока не увижу Корали. Если говорить на чистоту, то я собираюсь поехать туда прямо сейчас и сидеть на парковке до того момента, пока она не появится. И меня совершенно не волнует, что я могу потратить на это большую часть дня. Это в высшей степени идиотская идея. Наша встреча спустя такой огромный срок не должна происходить, в то время как Корали делает приготовления для похорон ее отца. Она должна случиться позже, в более сексуальную часть дня. Например, в то время как я совершу восьмимильную пробежку и буду весь покрыт потом.

***

Шейн был моим лучшим другом в старшей школе. Я нахожу его в хозяйственном магазине, которым владеет его семья на протяжении последних тридцати лет, и ублюдок выглядит так, словно набрал десять килограмм. А его лицо покрыто смешной бородой. Прежде чем избавиться от своей, я стриг и аккуратно брил ее, в большей степени как хипстер, а не как дикарь. Шейн же выглядит, как бездомный.

Я просто напрасно не сказал ему, что вернулся, могу заскочить и чертовски удивить его, и, судя по его ошеломленному выражению лица, моя цель удалась.

— Ты, бл*дь, разыгрываешь меня! — кричит он, с силой опуская на прилавок перед ним аппарат для наклейки ценников.

Пожилой мужчина, который стоит в паре шагов от Шейна, рассматривая клейкие настенные застежки Command, находясь спиной ко мне, хватается рукой за сердце, издавая сдавленный звук.

— Господи Иисусе, Шейн Уиллоуби, ради всего святого, что с тобой не так?! У меня же электронный кардио-стимулятор, черт бы тебя побрал! — Он поворачивается, и я вижу, что это мистер Харрисон, мой учитель биологии со старшей школы. Он был чертоски стар еще в то время, когда я только перешел в старшие классы школы Порт-Рояла, а теперь он выглядит так, словно стоит одной ногой в могиле, бедный старый ублюдок.

Он пялится на меня и мгновенно начинает качать головой, как будто увидел приведение.

— Ну что ж, не думал, что этот день настанет.

— Вы имеете в виду, что вы думали, что не застанете этот день, — отвечаю я, протягивая ему руку для рукопожатия. Мистер Хариссон пожимает ее, рассматривая меня через однодюймовые линзы в роговой оправе.

— Ты выглядишь старше,— сказал он мне. — Вероятно, стал больше пить.

— Определенно.

— Куришь слишком много.

— Без сомнения.

Он опускает свои глаза, страдающие катарактой, на мою промежность, медленно приподнимая густую серую бровь.

— А так же спишь с огромным количеством женщин. Могу поклясться, что это так.

Мне нравится, что он смотрит на мой член так, словно он прямо сейчас выскочит из штанов и кинется защищать себя.

— Стопроцентная правда, — отвечаю я, смеясь. — Не могу ничего с собой поделать.

— Это всегда была твоя проблема, Кросс. Ты никогда не мог. — Мистер Харрисон откидывает голову назад и начинает хохотать глубоким и гортанным смехом, придерживая себя за бок свободной рукой. — Не обращай на меня внимания, парень. Я просто завидую, никогда не развлекался подобно вам, парни, когда был молодым.

Он прощается и покидает магазин, а Шейн просто стоит там со сложенными на груди руками, смотря на меня сердитым взглядом.

— Можно мне крестовую отвертку и упаковку этих шурупов, пожалуйста? — я усмехаюсь от уха до уха, в попытке не рассмеяться.

— Ты шутишь, да?

Я отчаянно стараюсь сдержать усмешку, пока не начну выглядеть более серьезно.

— Нет. Не совсем. Ты знаешь, как мне нравится хороший трах (прим. пер.: игра слов: «screw» переводится как «отвертка» и как «трахаться, трах»).

Шейн поднимает аппарат для наклейки ценников и бросает его в мою сторону. Он целится им в голову, но я перехватываю его в воздухе и поднимаю, как обычный пистолет, направляя ему в лицо.

— Ну, кажется, ты не очень-то рад меня видеть, — говорю я. — Я ожидал больше фанфар. Парада в мою честь. Холодного пива или, на крайний случай, рукопожатия.

— Ты не будешь пить мое пиво, мудак. Ты должен радоваться, что я в тебя не бросил топором взамен аппарата для наклейки ценников. — Он выглядит действительно рассерженным, что определенно не очень хорошо.

— Прости меня, чувак.

— Тебе не известно значение этого слова. — Шейн выходит из-за прилавка и выхватывает аппарат для наклейки ценников из моих рук. — Ты должен был стать шафером на свадьбе, ублюдок. Шаферы не сбегают за месяц до церемонии и не ставят своих друзей в безвыходное положение, вынуждая их искать замену в такой короткий срок. Мне пришлось просить брата Тины, мужик. Ты поступил очень дерьмово.

— Я знаю, знаю. Прости меня. Это было три года назад, Шейн. Думал, что ты уже забыл эту обиду. — Я на самом деле верил, что так и есть. Ни на секунду не задумывался, что он все еще может злиться из-за того, что меня вызвали на работу в последнюю минуту перед его свадьбой, потому как в моем понимании свадьбы — это такое малозначительное событие. Всегда удивлялся, когда парни так радовались этому факту. Я полагал, что парни терпели эти мероприятия из-за того, чтобы отдать должное социальному этикету. Выходит, что Шейн не думает так, как я.

— Это был день, в который я пообещал беречь и заботиться о моей жене вечно. Как вообще ты мог подумать, что я забуду эту обиду к настоящему времени? Мне необходимо, по крайней мере, еще три года. И ты должен купить мне Tesla или что-то похожее. Это могло бы помочь успокоить мою обиду (прим. пер.: Tesla — спортивный электромобиль).

— Если покупка Tesla заставит тебя чувствовать себя лучше, я сделаю это.

— Ты не можешь позволить себе Tesla, сукин сын. Ты надрываешься за гроши, и мы оба об это знаем.

Я зарабатываю гроши. Когда умерла моя мать, я был полностью шокирован тем фактом, что она оставила мне кругленькую сумму. Очень кругленькую сумму. Без этих денег я бы никогда не смог себе позволить жить такой жизнью, которой живу сейчас. Зарплата фотографа довольно-таки скудная, даже если он возглавляет верхушку пищевой цепи. Если, конечно, вы не Энсель Адамс или Дэвид Бейли, тогда вы можете точно забыть о том, чтобы зарабатывать шестизначные сумы в качестве гонорара. Даже пятизначные были бы впечатляющим явлением (прим. пер.: Энсел Истон Адамс — американский фотограф, наиболее известный своими чёрно-белыми снимками американского Запада. Дэвид Бейли — английский фэшн- и портретный фотограф. Родился в 1938 году. Как это ни удивительно, но фотографии он обучился самостоятельно и является самым настоящим самоучкой).

— Я куплю тебе, — говорю я, улыбаясь. — Ты знаешь меня.

— Ага. Знаю. И это-то и беспокоит меня.

Я толкаю его в плечо, строя жалостливое лицо.

— Черт бы тебя побрал, мужик. Давай же, обними меня. Ты знаешь, как я этого хочу.

Шейн не может долго злиться на меня. Конечно, он мог бы попытаться, но как только мы оказываемся лицом к лицу, ему никогда не удается держаться больше пяти минут, и это максимум. Он издает стон, раскрывает руки, устало закатывая глаза, когда я делаю шаг вперед и обнимаю его, похлопывая его по спине.