Я убила рыбу.

Уже в молодости Настя знала, что долго не протянет, а потому пообещала Никите, что убьёт его в шестьдесят пять, а потом умрёт сама: «Ты сдохнешь первый, рыба. Я убью тебя!» Такова уж жестокость крепкой дружбы. Он забыл об обещании, ведь прошло сорок пять лет, но она продолжала помнить. Благодаря кислотному гастриту, запущенному остеохондрозу, артериальной гипертензии, гниющим зубам и то и дело вырастающим, как грибы, уплотнениям на лимфоузлах. Особенно после прогулки под солнцем. Неправильной формы узелки, признак того, что кровеносная система поражена бессмертными и прожорливыми раковыми клетками. Настя была больна, но она никогда не ходила к врачу, ведь была выше вульгарностей экзистенциализма, предпочитая этой мерзости стоицизм. Лишь в тридцать восемь лет, осознав, что выглядит на двадцать семь, Настя, рыдая, побежала к косметологу. До врача не дошла, затерявшись среди книжных полок с китайскими и японскими философами.

— Как в былые дни

Называла любовью

Все горести мира,

Так нынче все радости

Смертью зову.

Настя улыбнулась: хотя бы память не покинула её… Через три часа позвонили из пожарной. Из-за непотушенного камина сгорела дача с коллекцией оригинальных хайку на потрескавшейся бумаге, ламинированный портрет Басё и книжный лабиринт, воссоздающий библиотеку в аббатстве Сакра ди Сан-Микеле.

Жизнь покидала её тело, а голову съедал Альцгеймер! Настя визжала два часа в пустоту, пока вызванная климаксом истерика не прошла. Позвонила Никите, пожаловалась на тупость людей. Он пожаловался на невозможность сходить в туалет.

— Запишусь в Landakotsspítali, там клизмы на пектиновых пребиотиках и массажные комплексы для спины хорошие. Лена и Андрей говорят, там прекрасно.

Разговор смердел старостью.

— О! Так ты до сих пор в Исландии, рыба? Помнишь, обещал показать поэму «Лилия»? Я заеду за ней!

Бросила трубку, заказала дорогущий билет на самолёт Окинава — Рейкьявик, взяла среднюю дамскую сумочку, в которой лежали Библия, документы, парочка интеллектуальных английских романов, и покинула дом, пахнущий засохшим насекомым. За кошкой попросила проследить Катю, младшую сестру.

Попивая в первом классе сухое красное вино, отрыгивая, Настя пролистывала хрустящие странички Библии по закладкам из древних, как она сама, билетов для проезда в автобусе. Слова — это реальность. Только они способны подсказать, каким образом убить Никиту.

— Кто сделает повреждение на теле ближнего своего, тому должно сделать то же, что он сделал.

Плохие слова.

— Перелом за перелом, око за око, зуб за зуб. Зуб за зуб.

Настя отвлеклась на возникший в голове сюжет об Иосифе, который умирал в яме, пока грезил о боге и счастливом воссоединении с семьёй.

Судорога под грудью, у самого крупного узелка, вернула Настю в реальность. Снова захрустела Библия.

— Кто убьет скотину, должен заплатить за нее; а кто убьет человека, того должно предать смерти. Бинго!

В аэропорту Рейкьявика Настя разменяла деньги по отвратительному курсу, села в первое попавшееся такси, чтобы отправиться в город, но не к дому Никиты, а на рынок. Мшистые степи, прорезанные фьордами, лавовые поля с заросшими вулканами и жилища эльфов у редких горбатых берёз не привлекали её внимание. Наконец, показались пряничные дома Рейкьявика, а вскоре и сам рынок. Лавки с одеждой, техникой, бытовой химией заполонили, казалось, весь павильон. Но мерзкий запах рыбьей слизи и соли нитью Ариадны привёл Настю к цели. Выбирала недолго — указала острым пальцем на свежую зубатку и заплатила в три раза больше, чем надо. Ещё раз взглянула в рыбьи глаза, убеждаясь, что не прогадала.

Никита встретил её с улыбкой и бездумным рыбьим взглядом. Друзья обнялись.

— Настя! Всё-таки решила по средневековой «Лилии» написать роман? Эх, не помню, сохранился ли оригинал в моей библиотеке… Как долетела и доехала?

— Стюардессы и таксист не донимали глупой болтовнёй, поэтому чудненько. Рыб, впусти уже меня, у вас тут слишком ветрено. К тому же после перелёта шатает.

— Заходи. А ты стала ниже. Всё-таки старость и тебя не щадит. Брови поредели.

Настя подавила возмущённый ответ на дружескую издёвку, которая лишь со стороны могла показаться заботой. Быстро стянула сапоги с торчащими шнурками, прошла на кухню.

— Лена, Андрей! Настя приехала, — прокричал Никита в коридор.

Рыжеволосая Лена была его женой. Андрей — другом и любовником.

— Рыб! Ну, не медли, рыб, подойди, у меня кое-что есть. Ты ведь помнишь, что мне недавно исполнилось шестьдесят пять?

Она бросила сумку на стол, повернулась к страдающему склерозом Никите спиной, рассматривая ножи на магнитной ленте. Лестница заскрипела, послышался голос Лены. Настя поняла, что надо торопиться.

До того, как Никита успел сказать хоть слово, развернулась, полоснула ножом. Хотела попасть по сонной артерии, но из-за низкого роста резанула по груди. Не дав опомниться, с рыком воткнула лезвие в шею, вытащила — кровь фонтаном хлестнула по стене, что напомнило Насте об отчиме. Тут же вонзила в глаз, он лопнул с хлюпаньем, белая склера потекла по щеке. Никита наконец открыл рот, чтобы закричать, но лишь захрипел. Упал, когда Настя выдернула нож, ударился головой об дверь, но остался в сознании. Каким-то чудом пнул подругу, когда она пошла на него, но остановить не смог. Она разорвала ему живот десятком быстрых ударов, кишки цеплялись за лезвие. Запахло дерьмом. Никита почти не шевелился, лежал в луже крови, с кровью же и треснувшими зубами во рту, разрезанное веко подрагивало. Лена и Андрей, бледные, ошарашенные, застыли у порога.

— Я убила рыбу! — простонала Настя, с трудом поднялась, швырнула нож в раковину. — Я убила рыбу.

Раскрыла сумку, достала пакет с зубаткой, показала, приподняв, как детям.

— Видите? Рыба.

— А. Как мило, — улыбнулась Лена. — Давай помогу разделать.

— Но жарить буду я. Ты плохо готовишь. — Андрей закатал рукава.

Настя выдохнула, села на табурет и заплакала. Лена в целлофановых перчатках дорвала дыру в животе Никиты, вытащила кишки, кинула в мусорку. С трудом сломала рёбра. Печень и сердце завернула в пакет для кота. В это время Андрей отделил ноги, руки и голову. Последнюю, с уже подсыхающим рыбьим глазом, кинул к кишкам. Падальные мухи долбились в окно.

— Не забудьте по зубатку! — всхлипнула Настя.

— Заморозим. А то эта туша большая. Насть, ты к Никите приехала? Его пока нет. Подождёшь?

— Боюсь, он уже не успеет.

Достала из сумки влажные салфетки, вытерла лицо и шею от крови, к воспалённым лимфоузлам почти не прикасалась, осторожно промакивая. Андрей достал сковородку, налил подсолнечное масло, включил плиту. Сразу после этого из муки, сухарей и приправ приготовил панировку. Лена нарезала Никиту кусками, промыла, обмакнула в сухой смеси. Ещё до того, как масло нагрелось, Настя попрощалась и ушла.

В такси она улыбалась, то смотря на небо, то любуясь вулканической природой.

***

На смертном одре, гниющая от рака, пропитанная наркотиками, Настя бредила библейскими сюжетами и молила дьявола, чтобы не оказаться Иосифом, который умирал в яме, пока грезил о боге и счастливом воссоединении с семьёй.

— Правда, это должна быть, чёрт подери, правда!

Пока были силы, она орала. Как силы закончились, стонала. Катя, младшая сестра, была у кровати всё это время, меняла подгузники, читала, хотя от боли Настя ничего не могла понять.

— "Конечно, человек имеет право сам решать, когда ему умирать, точно так же, как имеет право жить свободно, но при всем том я считаю, что, пока жива твоя мать, ты это свое право на смерть должен временно зарезервировать. Потому что, умирая, ты одновременно убиваешь ее…"

— Ры-ы-ыба! — простонала Настя, но впервые за долгое время как будто осознанно. — Кто убьет скотину… должен заплатить за нее… а кто убьет человека, того должно предать смерти. Я! Деньги! Я-я-а де-е-еньги! Деньги! Деньги-деньги-деньги! Я деньги! Плачу-у-у за скоти-и-ину!

Настя взвизгнула и умолкла навсегда. Катя, напуганная криком, тут же успокоилась, напряжённые плечи расслабились. Отложила книгу. Схватила Настю за волосы, воротник пижамы и поволокла расплачиваться за хлеб.